Денди писал(а): ↑31.10.21 17:06
эта книга про хитрого и изворотливого еврея у которого в концлагере фашисты сгноили всю семью и дочь и жену рядом с ним прям рядом.
Очевидно, что вы не читали книгу Франкла.
И в принципе ничего не знаете об этом удивительном человеке.
У него не было дочери(и других детей, кстати. Они с женой были бездетны к моменту, когда их поместили в концлагеря. И его родителей тоже угнали в концлагеря. Но они попали в разные лагеря и Виктор Франкл ничего не знал о судьбе своих близких до освобождения из концлагеря), которая якобы умирала рядом с ним в концлагере, пока её папа якобы выживал всеми возможными способами.
Виктор Франкл ничего не знал о смерти жены до момента освобождения из концлагеря.
Если бы дали себе труд и прочитали эту крошечную книгу Франкла о его пребывании в концлагере, то вы бы знали, что Виктор работал в лазарете и выхаживал тифозных больных. Он добровольно вызвался на эту работу.
Вы странный, Денди.
У вас, как в том анекдоте, если не можешь сожрать, трахнуть, то надо непременно обосрать.
Читать страницы книги, на которых Виктор Франкл пишет о том, что любовь к жене, тёплые воспоминания о ней помогли ему выжить в лагере смерти, невозможно без слез.
Но это, видимо, находится вне зоны вашего понимания.
Вам нечем такое понимать.
Вот маленький фрагмент из книги Виктора Франкла «Скажи жизни «Да», который посвящён его чувствам к жене, которые помогли ему выжить в том аду, где он оказался.
Может быть вам поможет понять этот текст, если по совету форумчанки ElenaPr, вы прочтёте его вслух.
► Показать
…Однажды рано утром, как обычно, мы шагали к месту работы. Раздавались крики команды: «Отделение, вперед марш! Левой — два-три-четыре! Левой два-три-четыре! Левой два-три-четыре! Левой два-три-четыре! Шапки долой!» Эти слова до сих пор звучат в моих ушах. При команде «Шапки долой!» мы проходили через ворота лагеря, и на нас наводились лучи прожекторов. И плохо приходилось тому, кто из-за холода натягивал шапку на уши до того, как давалось позволение.
Мы брели в темноте, шлепая по широким лужам и спотыкаясь о камни, по единственной дороге, ведущей из лагеря.
Сопровождающие нас конвойные кричали на нас и подталкивали прикладами. Те, у кого ноги были изранены, опирались на плечо соседей. Мы шли в молчании: ледяной ветер не располагал к разговорам. Пряча рот в поднятый воротник, мой сосед внезапно шепнул: «Если бы наши жены увидели нас сейчас! Я надеюсь, что в их лагерях условия лучше, и что они не знают, что происходит с нами».
Я начал думать о своей жене, и пока мы брели и брели, скользя на обледеневших местах, поддерживая друг друга, мы оба молчали, но знали, что каждый думает о своей жене. Иногда я смотрел на небо, где уже тускнели звезды, и розовый свет утра начал пробиваться из-за облачной гряды. Но мысли были заняты образом моей жены, который представлялся со сверхъестественной остротой. Я слышал, как она отвечает мне, видел ее улыбку, ее открытый и ободряющий взгляд. Реальный или воображаемый, ее взгляд сиял сильнее, чем солнце, которое начало восходить.
Меня пронзила мысль: в первый раз в жизни я увидел истину, воспетую в стихах стольких поэтов и провозглашенную как конечная мудрость столькими мыслителями: любовь — это конечная и высшая цель, к которой может стремиться человек. И тогда я осознал величайший из секретов, которыми могут поделиться поэзия, мысль и вера: спасение человека происходит через любовь и в любви. Я понял, что человек, у которого ничего не осталось на этом свете, все еще может познать блаженство, хотя бы только на короткое мгновение, в мысленном общении со своими любимыми. В состоянии крайней безысходности, когда человек не может выразить себя в какой-нибудь полезной деятельности, когда его единственное достижение — это достойно переносить свои страдания, — даже в таком положении человек может через полное любви размышление о близком человеке выразить себя. В первый раз в жизни я был способен понять смысл слов:
«Блаженны ангелы, погруженные в вечное и полное любви созерцание бесконечной красоты».
Человек передо мной споткнулся, и задние упали на него. Подбежал конвоир и обрушил удары плети на всех подряд. Это прервало мои мысли на несколько минут. Но скоро моя душа сумела вернуться из лагерной действительности в другой мир, и я возобновил разговор с моей любимой: я задавал ей вопросы, она отвечала; она спрашивала меня, и я отвечал.
«Стоп». Мы пришли на место работы. Все кинулись в темный сарай с надеждой опередить других и получить хороший инструмент. Каждый получал заступ или кирку.
«Эй, свиньи, не можете поживей?» Скоро мы заняли наши вчерашние места в траншее. Мерзлая земля раскалывалась под ударами кирки — только искры летели. Люди работали молча, их мозг оцепенел.
Мои мысли все еще были сосредоточены на образе моей жены. Я даже не знал, жива ли она. Но мне стало ясно (теперь-то я хорошо понимаю эту истину): любовь гораздо шире физической личности любимого человека. Она сосредоточена на духовном существовании любимого, его внутренней сущности. Присутствует ли он тут физически и даже жив он или нет, в каком-то смысле теряет значение.
Я не знал, жива ли моя жена
и был лишен возможности это узнать (во время всего моего трехлетнего заключения не было никакой исходящей или приходящей почты); но в тот момент это уже было неважно. Мне незачем было знать; ничто не могло разрушить силы моей любви, моих мыслей и образа любимой. Даже знай я, что моя жена погибла, то думаю, что невзирая на это предавался бы размышлениям о ее образе, и что моя мысленная беседа с ней была бы такой же живой и давала бы такое же утешение.
«Положи меня, как печать, на сердце своё, ибо любовь cильна, как смерть».
Примечание: Жена Франкла погибла в лагере. Позже в «Воспоминаниях» он напишет: «В первое же утро, когда я вернулся в Вену, в августе 1945 года, я узнал, что Тилли умерла в Берген-Бельзене. Умерла она уже после того, как лагерь был освобожден английскими войсками. Они обнаружили в лагере 17 000 трупов, и в первые шесть недель после освобождения к ним прибавилось еще 17 000 — среди них оказалась и Тилли».
Денди, специально для вас - Виктор Франкл был заключён в концентрационном лагере Терезиенштадт.