Лучший роман Хайнлайна, Хьюго 62г.
Чужак в чужой стране
http://www.litru.ru/?book=76758&description=1
Кстати, из хиппи-эндовской серии, о которой писал Зол.
P.S. Я все думала, как эти его книги охарактеризовать, так что Золу спасибо.
Чужак в чужой стране
"В тот день даже мизантропы-верблюды не развлекли Майка. Не помогла и обезьяны. Майк и Джилл стояли у клетки с капуцинами. Те ели, спали, нянчили детей, флиртовали, бесцельно метались туда-сюда. Джилл бросила им орехов. Ближе всех был молодой самец, но ему не досталось ни одного орешка: все забрал себе большой самец, да еще и побил маленького. Тот не стал преследовать обидчика, а в бессильной ярости застучал кулаками по полу. Майк молча наблюдал.
Тут обиженная обезьяна метнулась в другой угол клетки, схватила меньшую обезьяну и задала ей трепку похлеще, чем получила сама. Скуля, третий капуцин отполз в сторону. Остальные не обращали внимания.
Майк запрокинул голову и засмеялся. Он смеялся и никак не мог остановиться. Ему не хватало воздуха, он стал оседать на пол и все смеялся.
– Майк, перестань!
Майк хохотал. Подбежал служитель.
– Нужна помощь?
– Вызовите, пожалуйста, такси. Наземное, воздушное – любое. Нужно его скорее увезти. Ему плохо.
– Может, скорую? У него, кажется, припадок.
– Что угодно.
.
– Что произошло, Майк?
– Джилл, я вник в людей… Сегодня я сдал экзамен – засмеялся. Эти капуцины…
– Что ты нашел в них смешного? Злые твари.
– Джилл, дорогая, не будь такой марсианкой. Да, конечно, происшествие в клетке было не смешным, а трагичным. Именно поэтому нужно было смеяться. Я посмотрел на толпу обезьян, на их подлые, жестокие и нелогичные поступки, и вспомнил, что мои марсианские учителя говорили: так живут люди. И тут мне стало так больно, что я засмеялся.
– Майк, дорогой, смеяться нужно тогда, когда хорошо, а не больно!
– Разве? Вспомни Лас-Вегас: смеялся кто-нибудь, когда ты выходила на сцену?
– Н-нет…
– А ведь людям приятно было смотреть на тебя и других девушек. Если бы они смеялись, вам было бы больно. Но они смеялись, когда клоун спотыкался и падал, или когда случалось еще что-то нехорошее.
– Не все над этим смеются.
– Не все? Наверно, я еще не полностью вник… Ладно, расскажи мне что-нибудь смешное: анекдот, случай из жизни, над которым ты хохотала, а не просто улыбалась. Мы поищем в нем грустное и посмотрим, над чем ты больше смеешься: над веселым или над грустным. Мне кажется, когда обезьяны научатся смеяться, они станут людьми.
– Возможно. – Джилл стала добросовестно копаться в памяти, отыскивая анекдоты, над которыми когда-то смеялась.
Нет, анекдоты – это враки. Джилл принялась вспоминать смешные случаи из жизни и обнаружила, что Майк прав: они не смешные, а грустные. А уж как шутят врачи… – их надо в клетки посадить за такие шутки… У Эльзы Мэй когда-то пропали трусики… Эльзе тогда было совсем не смешно.
Джилл угрюмо проговорила:
– Ты прав. Человек смеется, когда его ближний спотыкается и расквашивает нос. Чувство юмора не украшает человеческое племя.
– Напротив!
– ?!
– Я думаю, то есть, мне говорили, что смешное – это хорошее. Это не так. Человеку, с которым случается «смешное», не смешно. Голый шериф не смеялся. Хорошее – это сам смех. Я вникаю, что смех – это мужество, это помощь в борьбе с болью, стыдом и неудачами.
– Но, Майк, смеяться над теми, кому больно, нехорошо!
– Конечно. Я тоже смеялся не над маленькой побитой обезьянкой, а над нами – людьми. И когда я понял, что смеюсь, что я сам человек, то уже не мог остановиться. – Он помолчал. – Это трудно объяснить: ты не жила на Марсе. Там не над чем смеяться. На Марсе запрещено или вообще невозможно то, над чем смеются люди. На Марсе нет того, что ты называешь свободой, там все распланировано Старшими Братьями. На Марсе есть вещи, над которыми люди смеялись бы, но марсиане над ними не смеются. Это, например, смерть.
– Смерть – это не смешно.
– Почему же о ней так много анекдотов? Для нас, людей, смерть так страшна, что мы должны над ней смеяться. Религии противоречат друг другу по всем вопросам, кроме одного: они пытаются помочь человеку не бояться смерти и не смеяться над нею".
Тут обиженная обезьяна метнулась в другой угол клетки, схватила меньшую обезьяну и задала ей трепку похлеще, чем получила сама. Скуля, третий капуцин отполз в сторону. Остальные не обращали внимания.
Майк запрокинул голову и засмеялся. Он смеялся и никак не мог остановиться. Ему не хватало воздуха, он стал оседать на пол и все смеялся.
– Майк, перестань!
Майк хохотал. Подбежал служитель.
– Нужна помощь?
– Вызовите, пожалуйста, такси. Наземное, воздушное – любое. Нужно его скорее увезти. Ему плохо.
– Может, скорую? У него, кажется, припадок.
– Что угодно.
.
– Что произошло, Майк?
– Джилл, я вник в людей… Сегодня я сдал экзамен – засмеялся. Эти капуцины…
– Что ты нашел в них смешного? Злые твари.
– Джилл, дорогая, не будь такой марсианкой. Да, конечно, происшествие в клетке было не смешным, а трагичным. Именно поэтому нужно было смеяться. Я посмотрел на толпу обезьян, на их подлые, жестокие и нелогичные поступки, и вспомнил, что мои марсианские учителя говорили: так живут люди. И тут мне стало так больно, что я засмеялся.
– Майк, дорогой, смеяться нужно тогда, когда хорошо, а не больно!
– Разве? Вспомни Лас-Вегас: смеялся кто-нибудь, когда ты выходила на сцену?
– Н-нет…
– А ведь людям приятно было смотреть на тебя и других девушек. Если бы они смеялись, вам было бы больно. Но они смеялись, когда клоун спотыкался и падал, или когда случалось еще что-то нехорошее.
– Не все над этим смеются.
– Не все? Наверно, я еще не полностью вник… Ладно, расскажи мне что-нибудь смешное: анекдот, случай из жизни, над которым ты хохотала, а не просто улыбалась. Мы поищем в нем грустное и посмотрим, над чем ты больше смеешься: над веселым или над грустным. Мне кажется, когда обезьяны научатся смеяться, они станут людьми.
– Возможно. – Джилл стала добросовестно копаться в памяти, отыскивая анекдоты, над которыми когда-то смеялась.
Нет, анекдоты – это враки. Джилл принялась вспоминать смешные случаи из жизни и обнаружила, что Майк прав: они не смешные, а грустные. А уж как шутят врачи… – их надо в клетки посадить за такие шутки… У Эльзы Мэй когда-то пропали трусики… Эльзе тогда было совсем не смешно.
Джилл угрюмо проговорила:
– Ты прав. Человек смеется, когда его ближний спотыкается и расквашивает нос. Чувство юмора не украшает человеческое племя.
– Напротив!
– ?!
– Я думаю, то есть, мне говорили, что смешное – это хорошее. Это не так. Человеку, с которым случается «смешное», не смешно. Голый шериф не смеялся. Хорошее – это сам смех. Я вникаю, что смех – это мужество, это помощь в борьбе с болью, стыдом и неудачами.
– Но, Майк, смеяться над теми, кому больно, нехорошо!
– Конечно. Я тоже смеялся не над маленькой побитой обезьянкой, а над нами – людьми. И когда я понял, что смеюсь, что я сам человек, то уже не мог остановиться. – Он помолчал. – Это трудно объяснить: ты не жила на Марсе. Там не над чем смеяться. На Марсе запрещено или вообще невозможно то, над чем смеются люди. На Марсе нет того, что ты называешь свободой, там все распланировано Старшими Братьями. На Марсе есть вещи, над которыми люди смеялись бы, но марсиане над ними не смеются. Это, например, смерть.
– Смерть – это не смешно.
– Почему же о ней так много анекдотов? Для нас, людей, смерть так страшна, что мы должны над ней смеяться. Религии противоречат друг другу по всем вопросам, кроме одного: они пытаются помочь человеку не бояться смерти и не смеяться над нею".
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 1 гость