О цензуре в литературе

[Тирион Ланнистер]

Найдено на просторах интернета. Показалось занятным.

Однажды в разгар Великой войны Николай II беседовал за чаем с премьером Иваном Логгиновичем Горемыкиным. Говорили о литературе и нравах литераторов – "коновалов человеческих душ", как называл их старик Горемыкин.

- Это же ужас какой-то, Ваше Величество, - возмущался премьер, следивший несмотря на свою занятость, за современной ему литературой. - Безбожники, содомиты, богохульники, развратники, пьяницы, наркоманы, чернокнижники, пропагаторы всех и всяческих пороков. Они с бесами напрямую якшаются! Чему они могут научить нашу молодежь?!

Цензуру надо срочно вводить, Государь! При прадеде Вашем Николае Павловиче, Царствие ему Небесное, ценсура была, вот и Пушкин с Гоголем появились! За их счет ведь до сих пор и живем!

- Эх, Иван Логгинович-Иван Логгинович, - выдохнул устало Царь. – Что делать прикажете?

Цензуру уже не введешь, да и при прадеде моем вольнодумство и непотребство расцветать стало, несмотря на ценсуру. Создать Союз российских писателей, обрядить их в военную форму и заставить строем ходить? А еще к каждому вестового приставить, чтобы не пил и непотребств не учинял? Ну создадим мы такой Союз. А кого начальником назначим? Изменника Горького, что поздравительные телеграммы японскому микаде слал, а его роману «Мать» Николаевскую премию присудим?

Чернокнижника Брюсова?

Бесноватого Леонида Андреева?

Порнографа Арцыбашева?

Коммунию им. Зинаиды Гиппиус?

Смехача Сашу Черного?

Сейчас из живых один Василий Васильевич Розанов достойный человек. Был Чехов, да ушел. И тот за руководство не взялся бы

- Патологоанатомы человеческих душ! – вставила свое слово Царевна Ольга.

И все за столом невесело рассмеялись.

- Тут никакими организационными мерами дела не поправить, - вздохнул Николай, - а других писателей у меня для вас, дражайший Иван Логгинович, нет.

Через некоторое время с аналогичной проблемой столкнулся товарищ Сталин, который уже создал Союз писателей во главе с бывшим эмигрантом Горьким, к тому времени уже дважды изменником. Цензура была введена давно, вот только форму писателям не выдавали и строем ходить не заставляли. Но несмотря на то, что писательский корпус значительно обновился, качество его не улучшилось. Ко всем прошлым достоинствам литературной богемы присовокупилось страсть к взаимному доносительству.

- Ну и писатели же у тебя, папа, - пожаловалась однажды товарищу Сталину его дочь Светлана. – Тоже мне, «инженеры человеческих душ»!

- А ты их не читай. Ты читай Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Чехова, - ответил ей в сокрушении сердечном товарищ Сталин. – А других писателей у меня для тебя, Светанка, нет.

Так товарищ Сталин в очередной раз убедился, что оргмеропритиями кардинального улучшения нравов не добиться, и впервые усомнился в том, что бытие определяет сознание.