барсуки свили гнезда в кровати.
И ночною порой уходил он с женой
прочь из дома спокойствия ради...
Литературное творчество
-
Тетушка Чарлея
- Хиропрактик форума
- Сообщения: 3889
- Зарегистрирован: 15.02.06 13:17
- Откуда: Из Бразилии, где в лесах много диких обезьян
Поскольку в "Болталке" темы были зачищены, по совету модератора переношу сюда сказку-пародию о форуме по мотивам "Имя Розы" Умберто Эко. Заметно дополненную с тех пор.
Пусть останется, тасскать, на добрую память.
__________________________________________________________
«Было ясное утро конца ноября. Ночью мело, но не сильно, и слой снега был не толще трех пальцев. Затемно, отстояв хвалитны, мы слушали мессу в долинной деревушке. Потом двинулись в горы навстречу солнцу..
Мы поднимались по крутой тропе, огибавшей гору. Вдруг аббатство встало перед нами.»
Умберто Эко, «Имя Розы»
Одинокий путник остановился перед воротами монастыря, с минуту постоял, словно вспоминая о чем-то, затем, обхватив замерзшими тонкими пальцами массивное железное кольцо, решительно постучал.
Сначала была тишина, потом послышался звук шагов, потом квадратное окошко в тяжелой створке приоткрылось и явило путнику непроницаемое лицо с высоким лбом, заставлявшем предположить наличие лысины за пределами периметра окошка...
-Ты чьих будешь? - лицо подозрительно вскинуло бровь.
-Я странник, - ответил путник сиплым от утреннего холода голосом, - мне некуда идти, можно я поселюсь у вас, а?
-Здесь мужская территория! – строго предупредило лицо, вскинутая бровь вернулась на прежнее место и сурово сошлась с другой над переносицей.
-Да я знаю, знаю! - путник нетерпеливо постукивал одним ботинком об другой. Ботинки были на тонкой подошве с изящными каблуками. – Ну пустите, а? Мне идти некуда…
-Ладно, заходи, - подобрело лицо,- отведу тебя к аббату-настоятелю.
Ворота открылись, и монах-обладатель лица представился:
- Я местный келарь, следуй за мной.
Аббат, судя по всему, был человеком просвещенным, потому что по дороге к нему им там и сям попадались толстые книги и глянцевые журналы о сигарах. Да и серо-стальные глаза выдавали в нем человека, знающего жизнь, несмотря на кажущуюся уединенность обители, отгороженной от мира толстыми стенами.
-Чем могу быть полезен? – спросил настоятель путника.
-Возьмите меня к себе в обитель, отец, - благоговейно пролепетал путник, - я Вам пригожусь.
-Хмм… А что, собственно, ты умеешь делать? – поинтересовался аббат.
- Я… ну много чего! Бешбармак сготовить, кельи покрасить, если надо, шторы подрубить… И ещё я в совершенстве владею языком, вот! Английским и чтобы марки наклеивать тоже.
Аббат не на шутку заинтересовался. Он хорошо знал своих монахов-насельников: от бешбармака никто из них не откажется, а вот заставить покрасить келью их просто невозможно: ленивы, черти, им только бы философствовать да дискуссии устраивать, а нет, чтоб хотя бы перевести всю философию на английский да опубликовать за бугром - этого не дождешься! А так бы все лишняя свободно конвертируемая копеечка в аббатстве завелась. Да и марки наклеивать - дело не лишнее - аббатство вело богатую идеологическую переписку. При этом больше половины писем терялось в дороге, потому что хитрые монахи разбавляли клей для марок ослиной мочой, из-за чего марки по дороге отваливались, и письма до адресата не доходили. Из сэкономленного клея тайком варили самогон. Особо хитрые подменяли марки: умудрялись за ночь скопировать марку так, что с виду и не отличишь, фальшивку лепили на конверт, а настоящие сбывали филателистам через подкупленного пастуха. Последним грешили преимущественно монахи-переписчики и рисовальщики, да это и понятно. В общем, свой верный человек в этом хозяйстве не помешал бы. К тому же, когда на монастырь совершали набеги банды воинственных амазонок из соседних лесов, те обдирали все шторы в аббатстве себе на сарафанчики, и келарь, единственный из всех насельников умевший обращаться со швейной машинкой, уже задолбался кроить и подрубать новые. В общем, что и говорить: умения, перечисленные путником, были монастырю ой как необходимы.
- Ну что ж, сказал настоятель, - люди нам нужны. –Но тебе, наверное, уже сказали - здесь мужская территория, и всех, кто хочет остаться, мы обязаны подвергнуть традиционной процедуре проверки. Это закон.
- Я не возражаю, - произнес путник и повторил: - Мне некуда больше идти.
- Тогда пойдем со мной.
Они прошли по коридору и попали в просторную церемониальную залу, в центре которой на небольшом возвышении стоял очень странный стул с сиденьем, похожим на очко деревенского сортира, только из ценных пород дерева, и богато украшенной резьбой спинкой. На спинке были искусно изображены жарящиеся грешники.
-Садись! – приказал аббат, а я позову братьев. Он вернулся через четверть часа, сопровождаемый дюжиной монахов. Церемония проверки началась.
-Ой, что вы делаете, щекотно же! - захихикал путник внезапно прорезавшимся тоненьким голоском. – Ой, да ну вас, охальники!
-Ваше светлейшепринципиальство! - доложила приемная комиссия. – В ходе церемонии необходимых предметов не обнаружено. Перед Вами - женщина.
-Чтооо? Здесь амазонка??? - вскричал аббат в ярости.
-Я не амазонка, ой, поверьте мне, поверьте, я их сама терпеть не могу, не прогоняйте меня, а то они меня ненавидят и так дразняяяяят... - последнее слово утонуло в рыданиях.
Сказать, что аббат был удручен - значило ничего не сказать. Только, казалось, судьба улыбнулась ему, послав столь ценного специалиста - и вот нА тебе! Это женщина! Ну ладно, не амазонка, но за это малое спасибо. Любая инквизиторская ревизия, обнаружив женщину в стенах монастыря, припишет ему сотрудничество с амазонками и приговорит к отлучению. Что же делать, что делать? - настоятель нервно зашагал по зале, раскуривая сигару. Полы сутаны развевались, цепляя пыль с давно не пропылесошенного каменного пола. («Мля, хоть бы кто швабру в руки взял!» - ругнулся про себя настоятель. – «только и знают, что твердить, мол, не монашеское это дело полы драить»). Посреди залы, сбившись на краешек странного стула, сидел путник, тьфу, путница, и горько плакала, размазывая вполне дамские слезы худенькими кулачками. Аббат шагал и курил, курил и шагал. Неужели нет выхода, неужели нет никакого выхода, должен же быть …Есть!
-Брат Главный кадильщик! А принеси-ка мне наш ритуальный нефритовый стержень, символ нашей веры и могущества!
Главный кадильщик рванулся со своего места с такой резвостью, что выиграл бы олимпийскую стометровку. Он вообще очень пёкся о физической форме, своей и, как ни странно, амазонок. При всей непримиримости к воинственным девам, он ценил их за спортивность и подтянутость. Рванулся кадильщик - и тут же застыл, как вкопанный.
-Ваше….. ой, да как сказать-то, я даже не знаю с чего начать…
-Что ещё? – ледяным тоном вопросил настоятель. Он уже не ходил маятником по зале, а стоял рядом с гостьей, сжавшейся в комок и оттого занимавшей от силы одну треть сиденья. Под аббатовой скулой нервно перекатывался желвачок.
-Да ведь вот какое дело… Не хотели Вас расстраивать, да видать, придётся… Стержень-то ведь наш драгоценный, нефритовый, - подлые амазонки ещё прошлой осенью силком отобрали у садовника, когда он им груши околачивал! Наш сумасшедший монастырский пес только бегал вокруг да голосил, а реликвию уберечь не помог. Теперь амазонки с нашей святыней не расстаются ни днем, ни особенно ночью: так что пиши пропало.
Аббат бессильно застонал и опустился на свободный край смотрового трона:
- А шары… шары яшмовые, уральские - целы?
-Ну, Вы вспомнили, отец родной. Шары раскокал звонарь ещё до этого, когда на день защитника отечества напился и бросал их случайным образом с колокольни. Вычислял ускорение свободного падения, икспириминтатор нетрадиционный, блин. Вы ещё наказывать его не стали тогда, слиберальничали. А он, между прочим, идеологически нестоек! Я сколько раз ночью видел, как он свечкой с колокольни амазонкам сигналы азбуки Морзе подает, ну, чтоб на сеновал приходили. Меня, как непримиримого поборника нравственности, это очень беспокоит!
-Слиберальничал, точно… Пожалел, молодой ещё потому что... безбашенный, хоть и к колокольне приписан... - аббат грустно и раздумчиво перебирал четки на поясе: щелк, щелк… Полезных мыслей в голову не приходило.
И тут один из монахов, переписчик арабских трактатов по математике, в чьи обязанности входило также рассчитывать даты важнейших праздников, подошел к настоятелю, наклонился к его уху и что-то стал шептать, заговорщицки прищурившись одним глазом.
- А что? Это идея! Быстро ко мне главного возничего! - заорал аббат. Теперь сразу двое из членов приемной комиссии метнулись исполнять поручение, стукнулись лбами в дверях, выматерились и исчезли. Через минуту вытащенный из койки главный возничий стоял перед аббатом в черных кованых ботинках на босу ногу.
-Так! Седлай своего железного коня и дуй в деревню. Вот тебе тысяча рублей, возьми бутылку "Русского Стандарта" и огурчиков-помидорчиков по полкило. На сдачу можешь фругурта себе купить, я ж знаю, ты любишь.
Все долгие минуты ожидания аббат провел у окна, нервно постукивая по переплету костяшками пальцев. Бесславно разоблаченная путница уже не плакала, а заинтересованно изучала фрески на потолке залы, прикидывая, какие мотивчики использовать для своей кельи (женское чутье подсказало ей, что не зря аббат стоит у окна, стуча пальцами, вместо того, чтобы дать ей пинка под зад). Вот, наконец, звук мотора вернулся в пределы слышимости и резко затих. В следующее мгновение на пороге появился раскрасневшийся от ветра возничий с кульком в руках.
-Так, всем построиться! Продолжаем церемонию! Писарь, садись, пиши протокол, - настоятель решительно торопился осуществить задуманное. Все-таки была в нем, несмотря на философию, и военная жилка! Он подошел к церемониальному стулу:
- А ты держи-ка вот это, да крепко держи! – с этими словами он протянул гостье внушительных размеров огурец и пару помидоров. Путница, не понимая, к чему тот клонит, повиновалась.
Аббат продолжал отдавать распоряжения:
-Так, дистанция на одного линейного, все быстренько подходят и щупают овощи!
Монахи по очереди подходили к страннице и с лицами придворных, приглашенных посмотреть на новое платье короля, ощупывали плоды.
-Ну что, все? Писарь, заноси в протокол; в ходе досмотра путника обнаружено: стержень нефритовый, одна штука. Шары яшмовые, 2 штуки. Претендент условиям приема в обитель соответствует. Теперь пусть все члены комиссии подпишут. Всё! И пусть тот, кто скажет, что это девочка, первым бросит в меня камень!
Писарь зачем-то обмакнул вечное перо в бренную чернильницу и склонился над пергаментом, от старания высунув кончик языка. Из под сутаны, которая была ему малость коротковата, свету являлись уставные панталоны и подрясник полосатого сине-белого ситчика. Мало кто знал в монастыре, что под одеждой писарь всегда носил жгуче-алый пионерский галстук на голое тело - для усмирения плотских порывов. Монах он был не так чтоб очень грамотный, особенно в падежах, и мало читал классики, зато выносливый. Поэтому писать мог много и часто, совсем не уставая. В свободное время он сочинял про амазонок гневные памфлеты с картинками, которые, правда, многие братья считали скучноватыми и растянутыми, но писаря всё же любили за красивый почерк.
-Да, и вот ещё что! - аббат был в заметном воодушевлении, - Всё-таки эти ревизоры из инквизиции очень хитрые жуки. Нам нужно это учесть. А потому, даю тебе, странник, новое духовное имя: (писарь, протоколируй!). Преклони колена, странник! Отныне ты - Свободный Монах! Фримонк, сталбыть. И нехай теперь эти гады инквизиторские ревизоры попробуют подкопаться! Нефритовый стержень есть? Есть, все подписали. А если что - так он свободный монах, сегодня со стержнем, а завтра как хочет. Блин, писарь, начиная с инквизиторов, в протокол не заноси, что ты норовишь каждую фразу повторить, думать за тебя Пушкин будет? да не монахиня, а монах, ёлки зеленые… принципиальная разница, однако. Вон в английском языке так вообще разные слова - монах - monk, монахиня - nun… Всему вас учить надо. Всё, можете идти на утренний диспут, - сказал настоятель, и монахи, радостно толкаясь, поспешили на любимую разминку. – Да келаря не забудьте, а то небось опять медитирует перед зеркалом, на часы не глядя. А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, - настоятель по-дружески толкнул математика локтем в бок. - Ну что, светлая голова, пошли обмоем? Закусь не забудь.
Удачливый советчик подхватил пакет с овощами, отобрал остальное у офонаревшей от счастья новоиспеченной Фримонк:
-А ты чего сидишь? Давай-ка, по-быстрому, пол протри и дуй на кухню.
Потом они сидели в келье настоятеля, разомлевшие от «Русского стандарта», и проникновенно выводили: «Волга, Волга, мать родная». На кухне дивно благоухало бешбармаком.
Пусть останется, тасскать, на добрую память.
__________________________________________________________
«Было ясное утро конца ноября. Ночью мело, но не сильно, и слой снега был не толще трех пальцев. Затемно, отстояв хвалитны, мы слушали мессу в долинной деревушке. Потом двинулись в горы навстречу солнцу..
Мы поднимались по крутой тропе, огибавшей гору. Вдруг аббатство встало перед нами.»
Умберто Эко, «Имя Розы»
Одинокий путник остановился перед воротами монастыря, с минуту постоял, словно вспоминая о чем-то, затем, обхватив замерзшими тонкими пальцами массивное железное кольцо, решительно постучал.
Сначала была тишина, потом послышался звук шагов, потом квадратное окошко в тяжелой створке приоткрылось и явило путнику непроницаемое лицо с высоким лбом, заставлявшем предположить наличие лысины за пределами периметра окошка...
-Ты чьих будешь? - лицо подозрительно вскинуло бровь.
-Я странник, - ответил путник сиплым от утреннего холода голосом, - мне некуда идти, можно я поселюсь у вас, а?
-Здесь мужская территория! – строго предупредило лицо, вскинутая бровь вернулась на прежнее место и сурово сошлась с другой над переносицей.
-Да я знаю, знаю! - путник нетерпеливо постукивал одним ботинком об другой. Ботинки были на тонкой подошве с изящными каблуками. – Ну пустите, а? Мне идти некуда…
-Ладно, заходи, - подобрело лицо,- отведу тебя к аббату-настоятелю.
Ворота открылись, и монах-обладатель лица представился:
- Я местный келарь, следуй за мной.
Аббат, судя по всему, был человеком просвещенным, потому что по дороге к нему им там и сям попадались толстые книги и глянцевые журналы о сигарах. Да и серо-стальные глаза выдавали в нем человека, знающего жизнь, несмотря на кажущуюся уединенность обители, отгороженной от мира толстыми стенами.
-Чем могу быть полезен? – спросил настоятель путника.
-Возьмите меня к себе в обитель, отец, - благоговейно пролепетал путник, - я Вам пригожусь.
-Хмм… А что, собственно, ты умеешь делать? – поинтересовался аббат.
- Я… ну много чего! Бешбармак сготовить, кельи покрасить, если надо, шторы подрубить… И ещё я в совершенстве владею языком, вот! Английским и чтобы марки наклеивать тоже.
Аббат не на шутку заинтересовался. Он хорошо знал своих монахов-насельников: от бешбармака никто из них не откажется, а вот заставить покрасить келью их просто невозможно: ленивы, черти, им только бы философствовать да дискуссии устраивать, а нет, чтоб хотя бы перевести всю философию на английский да опубликовать за бугром - этого не дождешься! А так бы все лишняя свободно конвертируемая копеечка в аббатстве завелась. Да и марки наклеивать - дело не лишнее - аббатство вело богатую идеологическую переписку. При этом больше половины писем терялось в дороге, потому что хитрые монахи разбавляли клей для марок ослиной мочой, из-за чего марки по дороге отваливались, и письма до адресата не доходили. Из сэкономленного клея тайком варили самогон. Особо хитрые подменяли марки: умудрялись за ночь скопировать марку так, что с виду и не отличишь, фальшивку лепили на конверт, а настоящие сбывали филателистам через подкупленного пастуха. Последним грешили преимущественно монахи-переписчики и рисовальщики, да это и понятно. В общем, свой верный человек в этом хозяйстве не помешал бы. К тому же, когда на монастырь совершали набеги банды воинственных амазонок из соседних лесов, те обдирали все шторы в аббатстве себе на сарафанчики, и келарь, единственный из всех насельников умевший обращаться со швейной машинкой, уже задолбался кроить и подрубать новые. В общем, что и говорить: умения, перечисленные путником, были монастырю ой как необходимы.
- Ну что ж, сказал настоятель, - люди нам нужны. –Но тебе, наверное, уже сказали - здесь мужская территория, и всех, кто хочет остаться, мы обязаны подвергнуть традиционной процедуре проверки. Это закон.
- Я не возражаю, - произнес путник и повторил: - Мне некуда больше идти.
- Тогда пойдем со мной.
Они прошли по коридору и попали в просторную церемониальную залу, в центре которой на небольшом возвышении стоял очень странный стул с сиденьем, похожим на очко деревенского сортира, только из ценных пород дерева, и богато украшенной резьбой спинкой. На спинке были искусно изображены жарящиеся грешники.
-Садись! – приказал аббат, а я позову братьев. Он вернулся через четверть часа, сопровождаемый дюжиной монахов. Церемония проверки началась.
-Ой, что вы делаете, щекотно же! - захихикал путник внезапно прорезавшимся тоненьким голоском. – Ой, да ну вас, охальники!
-Ваше светлейшепринципиальство! - доложила приемная комиссия. – В ходе церемонии необходимых предметов не обнаружено. Перед Вами - женщина.
-Чтооо? Здесь амазонка??? - вскричал аббат в ярости.
-Я не амазонка, ой, поверьте мне, поверьте, я их сама терпеть не могу, не прогоняйте меня, а то они меня ненавидят и так дразняяяяят... - последнее слово утонуло в рыданиях.
Сказать, что аббат был удручен - значило ничего не сказать. Только, казалось, судьба улыбнулась ему, послав столь ценного специалиста - и вот нА тебе! Это женщина! Ну ладно, не амазонка, но за это малое спасибо. Любая инквизиторская ревизия, обнаружив женщину в стенах монастыря, припишет ему сотрудничество с амазонками и приговорит к отлучению. Что же делать, что делать? - настоятель нервно зашагал по зале, раскуривая сигару. Полы сутаны развевались, цепляя пыль с давно не пропылесошенного каменного пола. («Мля, хоть бы кто швабру в руки взял!» - ругнулся про себя настоятель. – «только и знают, что твердить, мол, не монашеское это дело полы драить»). Посреди залы, сбившись на краешек странного стула, сидел путник, тьфу, путница, и горько плакала, размазывая вполне дамские слезы худенькими кулачками. Аббат шагал и курил, курил и шагал. Неужели нет выхода, неужели нет никакого выхода, должен же быть …Есть!
-Брат Главный кадильщик! А принеси-ка мне наш ритуальный нефритовый стержень, символ нашей веры и могущества!
Главный кадильщик рванулся со своего места с такой резвостью, что выиграл бы олимпийскую стометровку. Он вообще очень пёкся о физической форме, своей и, как ни странно, амазонок. При всей непримиримости к воинственным девам, он ценил их за спортивность и подтянутость. Рванулся кадильщик - и тут же застыл, как вкопанный.
-Ваше….. ой, да как сказать-то, я даже не знаю с чего начать…
-Что ещё? – ледяным тоном вопросил настоятель. Он уже не ходил маятником по зале, а стоял рядом с гостьей, сжавшейся в комок и оттого занимавшей от силы одну треть сиденья. Под аббатовой скулой нервно перекатывался желвачок.
-Да ведь вот какое дело… Не хотели Вас расстраивать, да видать, придётся… Стержень-то ведь наш драгоценный, нефритовый, - подлые амазонки ещё прошлой осенью силком отобрали у садовника, когда он им груши околачивал! Наш сумасшедший монастырский пес только бегал вокруг да голосил, а реликвию уберечь не помог. Теперь амазонки с нашей святыней не расстаются ни днем, ни особенно ночью: так что пиши пропало.
Аббат бессильно застонал и опустился на свободный край смотрового трона:
- А шары… шары яшмовые, уральские - целы?
-Ну, Вы вспомнили, отец родной. Шары раскокал звонарь ещё до этого, когда на день защитника отечества напился и бросал их случайным образом с колокольни. Вычислял ускорение свободного падения, икспириминтатор нетрадиционный, блин. Вы ещё наказывать его не стали тогда, слиберальничали. А он, между прочим, идеологически нестоек! Я сколько раз ночью видел, как он свечкой с колокольни амазонкам сигналы азбуки Морзе подает, ну, чтоб на сеновал приходили. Меня, как непримиримого поборника нравственности, это очень беспокоит!
-Слиберальничал, точно… Пожалел, молодой ещё потому что... безбашенный, хоть и к колокольне приписан... - аббат грустно и раздумчиво перебирал четки на поясе: щелк, щелк… Полезных мыслей в голову не приходило.
И тут один из монахов, переписчик арабских трактатов по математике, в чьи обязанности входило также рассчитывать даты важнейших праздников, подошел к настоятелю, наклонился к его уху и что-то стал шептать, заговорщицки прищурившись одним глазом.
- А что? Это идея! Быстро ко мне главного возничего! - заорал аббат. Теперь сразу двое из членов приемной комиссии метнулись исполнять поручение, стукнулись лбами в дверях, выматерились и исчезли. Через минуту вытащенный из койки главный возничий стоял перед аббатом в черных кованых ботинках на босу ногу.
-Так! Седлай своего железного коня и дуй в деревню. Вот тебе тысяча рублей, возьми бутылку "Русского Стандарта" и огурчиков-помидорчиков по полкило. На сдачу можешь фругурта себе купить, я ж знаю, ты любишь.
Все долгие минуты ожидания аббат провел у окна, нервно постукивая по переплету костяшками пальцев. Бесславно разоблаченная путница уже не плакала, а заинтересованно изучала фрески на потолке залы, прикидывая, какие мотивчики использовать для своей кельи (женское чутье подсказало ей, что не зря аббат стоит у окна, стуча пальцами, вместо того, чтобы дать ей пинка под зад). Вот, наконец, звук мотора вернулся в пределы слышимости и резко затих. В следующее мгновение на пороге появился раскрасневшийся от ветра возничий с кульком в руках.
-Так, всем построиться! Продолжаем церемонию! Писарь, садись, пиши протокол, - настоятель решительно торопился осуществить задуманное. Все-таки была в нем, несмотря на философию, и военная жилка! Он подошел к церемониальному стулу:
- А ты держи-ка вот это, да крепко держи! – с этими словами он протянул гостье внушительных размеров огурец и пару помидоров. Путница, не понимая, к чему тот клонит, повиновалась.
Аббат продолжал отдавать распоряжения:
-Так, дистанция на одного линейного, все быстренько подходят и щупают овощи!
Монахи по очереди подходили к страннице и с лицами придворных, приглашенных посмотреть на новое платье короля, ощупывали плоды.
-Ну что, все? Писарь, заноси в протокол; в ходе досмотра путника обнаружено: стержень нефритовый, одна штука. Шары яшмовые, 2 штуки. Претендент условиям приема в обитель соответствует. Теперь пусть все члены комиссии подпишут. Всё! И пусть тот, кто скажет, что это девочка, первым бросит в меня камень!
Писарь зачем-то обмакнул вечное перо в бренную чернильницу и склонился над пергаментом, от старания высунув кончик языка. Из под сутаны, которая была ему малость коротковата, свету являлись уставные панталоны и подрясник полосатого сине-белого ситчика. Мало кто знал в монастыре, что под одеждой писарь всегда носил жгуче-алый пионерский галстук на голое тело - для усмирения плотских порывов. Монах он был не так чтоб очень грамотный, особенно в падежах, и мало читал классики, зато выносливый. Поэтому писать мог много и часто, совсем не уставая. В свободное время он сочинял про амазонок гневные памфлеты с картинками, которые, правда, многие братья считали скучноватыми и растянутыми, но писаря всё же любили за красивый почерк.
-Да, и вот ещё что! - аббат был в заметном воодушевлении, - Всё-таки эти ревизоры из инквизиции очень хитрые жуки. Нам нужно это учесть. А потому, даю тебе, странник, новое духовное имя: (писарь, протоколируй!). Преклони колена, странник! Отныне ты - Свободный Монах! Фримонк, сталбыть. И нехай теперь эти гады инквизиторские ревизоры попробуют подкопаться! Нефритовый стержень есть? Есть, все подписали. А если что - так он свободный монах, сегодня со стержнем, а завтра как хочет. Блин, писарь, начиная с инквизиторов, в протокол не заноси, что ты норовишь каждую фразу повторить, думать за тебя Пушкин будет? да не монахиня, а монах, ёлки зеленые… принципиальная разница, однако. Вон в английском языке так вообще разные слова - монах - monk, монахиня - nun… Всему вас учить надо. Всё, можете идти на утренний диспут, - сказал настоятель, и монахи, радостно толкаясь, поспешили на любимую разминку. – Да келаря не забудьте, а то небось опять медитирует перед зеркалом, на часы не глядя. А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, - настоятель по-дружески толкнул математика локтем в бок. - Ну что, светлая голова, пошли обмоем? Закусь не забудь.
Удачливый советчик подхватил пакет с овощами, отобрал остальное у офонаревшей от счастья новоиспеченной Фримонк:
-А ты чего сидишь? Давай-ка, по-быстрому, пол протри и дуй на кухню.
Потом они сидели в келье настоятеля, разомлевшие от «Русского стандарта», и проникновенно выводили: «Волга, Волга, мать родная». На кухне дивно благоухало бешбармаком.
... кхм... дурно пахнет... и какая-то противность от яда... Обещанный намёк на меня (есть грешок - думал потешить гордыню) небыл обнаружен, ну да ладно... Безумно жаль потерянного времени... настолько дурно пахнет, что даже конкретнее говорить и не хочется... (уж простите за безопеляцилнную хулу)...
-
Тетушка Чарлея
- Хиропрактик форума
- Сообщения: 3889
- Зарегистрирован: 15.02.06 13:17
- Откуда: Из Бразилии, где в лесах много диких обезьян
Господь с Вами 
Колите себе чего там (уж я давно в медицине не силён) слава Богу...
Именно про то, что тамошний Пёс чего-то там не уберёг, наверняка у меня и несошёлся образ меня и лузера... Голосить - опять какая-то беспомощность... нескладывается... Обычно или я рву, или меня (что тоже бывало). Насчет фаллических символов - так совсем не ясен мне этот образ и его потеря... Какие-то амазонки (ну если даже предположить сравнение амазонок и фиминисток, ну опять нескладуха - уж сильно разные образы)... Потом эти филологические изыскания в английском языке...
Так-что не извольте беспокоиться... "министр путей сообщений сообщил - всё путём"... А Вас что-то видно беспокоит, не желчь часом?...
Колите себе чего там (уж я давно в медицине не силён) слава Богу...Именно про то, что тамошний Пёс чего-то там не уберёг, наверняка у меня и несошёлся образ меня и лузера... Голосить - опять какая-то беспомощность... нескладывается... Обычно или я рву, или меня (что тоже бывало). Насчет фаллических символов - так совсем не ясен мне этот образ и его потеря... Какие-то амазонки (ну если даже предположить сравнение амазонок и фиминисток, ну опять нескладуха - уж сильно разные образы)... Потом эти филологические изыскания в английском языке...
Так-что не извольте беспокоиться... "министр путей сообщений сообщил - всё путём"... А Вас что-то видно беспокоит, не желчь часом?...
Ну Тётушка! В изобразительном плане очень хорошо, а вот в плане твореского замысла очень слабовасто. Ну это же избитый мотив - нету женщины, нету тепла и уюта. Кроме того, что ещё и факт весьма сомнительный, так попахивает идеологической диверсией.
Знаете как, Тёушка поправить дело? Думаю пишите продолжение, что как бы небыло плохо и неустроенно в монастыре, с приходом женщины (хаотического начала), все стало ещё хуже. Через что? Через льстивое последование....
Лесть только бывает разная.... Незабывайте, тогда и удивите читателя!
Знаете как, Тёушка поправить дело? Думаю пишите продолжение, что как бы небыло плохо и неустроенно в монастыре, с приходом женщины (хаотического начала), все стало ещё хуже. Через что? Через льстивое последование....
Лесть только бывает разная.... Незабывайте, тогда и удивите читателя!
Пишите о созданном прецеденте и о том, как через какое-то время баб в монастыре стало больше чем монахов, которым приходилось ходить по стеночке, не сорить пеплом от сигарет, курить выходить в подъезд, входя переобувать тапочки, а то не дай бог кто-то наследит сразу подвергнется жесточайшей экзекуции и как по всему монастырю были развешены розовые шторки и стояли цветочки в горшках.
Это в итоге Арта, а Тётушке надо показать механику разрушения. Сначало поселянка, как и положенно женщине, должна последовать за монастырским главой, ну который яйца искал, аббат короче.... Давайте Тётушка начинайте, а дальше я буду вам подсказывать.
Арта а давайте Вы? Начните с того, как поселянка задумывает встать на скользкий путь соблазнительницы, какую корысть она себе усматривает? Обязательно опишите положительные (подробно) и отрицательные (вкользь) стороны личности аббата. Ну для того, что бы поселяка не чувствовала себя совсем уже праституткой. Дескать не корысти она ищет, а блага, не на монастырские сокровищча глаз положила, на сокровища духа недалекого аббата..
Да и сомнения опишите, ночную горячку, метания её, высекут или нет? Эх, если бы не так явно были бы видны её преступные замыслы, то уж не высекли бы...
Арта а давайте Вы? Начните с того, как поселянка задумывает встать на скользкий путь соблазнительницы, какую корысть она себе усматривает? Обязательно опишите положительные (подробно) и отрицательные (вкользь) стороны личности аббата. Ну для того, что бы поселяка не чувствовала себя совсем уже праституткой. Дескать не корысти она ищет, а блага, не на монастырские сокровищча глаз положила, на сокровища духа недалекого аббата..
Да и сомнения опишите, ночную горячку, метания её, высекут или нет? Эх, если бы не так явно были бы видны её преступные замыслы, то уж не высекли бы...
Мотылек над веткой вишни
Невесомо и неслышно
Крылья складывает - дышит
Золотым лучом.
Рыжий кот лежит на крыше.
Что-тот знает. Что-то слышит.
Не поймал сегодня мыши,
Но не огорчен.
А над ними - выше, выше -
Ветер облако колышет,
Золотою кистью пишет
Письма ни о чем.
Все одну лелеют тайну:
Всё, что будет - не случайно.
Всё, что есть - необычайно.
Разум - не при чем.
И еще вот такое, Пра-а Любофф
Когда бы опыт - тот, ошибок сын,
Со склада выдавали по заказу,
Мы стали бы, задолго до седин,
Премудрыми, как два Хайяма сразу.
Но в знании премногая печаль,
А глупость, как извеснтно, безмятежна.
Скажи легко: мне мудрости не жаль,
И ошибись - так искренне, так нежно...
Побудь со мной. Серьезен будь. Шути.
И я в ответ открою сердце тоже.
Часы бегут, и мы в конце пути
Не будем ни глупее, ни моложе.
Не стреляйте только в пианиста. А то у нас, у пианистов, невры очень нежные.
Невесомо и неслышно
Крылья складывает - дышит
Золотым лучом.
Рыжий кот лежит на крыше.
Что-тот знает. Что-то слышит.
Не поймал сегодня мыши,
Но не огорчен.
А над ними - выше, выше -
Ветер облако колышет,
Золотою кистью пишет
Письма ни о чем.
Все одну лелеют тайну:
Всё, что будет - не случайно.
Всё, что есть - необычайно.
Разум - не при чем.
И еще вот такое, Пра-а Любофф
Когда бы опыт - тот, ошибок сын,
Со склада выдавали по заказу,
Мы стали бы, задолго до седин,
Премудрыми, как два Хайяма сразу.
Но в знании премногая печаль,
А глупость, как извеснтно, безмятежна.
Скажи легко: мне мудрости не жаль,
И ошибись - так искренне, так нежно...
Побудь со мной. Серьезен будь. Шути.
И я в ответ открою сердце тоже.
Часы бегут, и мы в конце пути
Не будем ни глупее, ни моложе.
Не стреляйте только в пианиста. А то у нас, у пианистов, невры очень нежные.Fleur
Вокруг нас воздух - мы в нём
Коконы нитей из плоти
Но мне легко волшебством
Этот порядок испортить
И все превратить пути
В игру из теней и света
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
Приятна дорога в ад
Маршрут бесконечно долог
Один проникающий взгляд
Твой мир безвозвратно расколот
Возможно ли прорасти
В снегу без тепла и света
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
Усталость - приятный сон
Неряшливость превращений
Как смех, кружение звон
Сладостных снов мучений
Больше нет смысла, нет сил
Нарушены все запреты
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
Так кто, кто из нас проник
Я прячусь и ускользаю
Не замедляясь на миг
Тебя от себя спасаю
Так кто, кто же посетил
Тупик опасных секретов
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
-> тут лежит <-
Вокруг нас воздух - мы в нём
Коконы нитей из плоти
Но мне легко волшебством
Этот порядок испортить
И все превратить пути
В игру из теней и света
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
Приятна дорога в ад
Маршрут бесконечно долог
Один проникающий взгляд
Твой мир безвозвратно расколот
Возможно ли прорасти
В снегу без тепла и света
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
Усталость - приятный сон
Неряшливость превращений
Как смех, кружение звон
Сладостных снов мучений
Больше нет смысла, нет сил
Нарушены все запреты
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
Так кто, кто из нас проник
Я прячусь и ускользаю
Не замедляясь на миг
Тебя от себя спасаю
Так кто, кто же посетил
Тупик опасных секретов
Я знаю мне нужно уйти
Чтобы спасти
Я сделаю это
-> тут лежит <-
дарите матерям цветы,
дарите всем, пока все живы.
пусть жизнь - приливы и отливы....
вы все равно дарите им...
дарите мамочкам цветы,
как можно чаще им звоните
и говорите о любви....
звонте, время не тяните.
не оставляйте на потом,
"потома" просто быть не может.
настанет время и цветы
никто ей принеси не сможет.
они ей будут не нужны:
цветы, венки и все при этом...
дарите мамочке цветы,
дари сейчас, зимой и летом.
дарите добрые слова,
пока она еще жива.,
М.Ш.
дарите всем, пока все живы.
пусть жизнь - приливы и отливы....
вы все равно дарите им...
дарите мамочкам цветы,
как можно чаще им звоните
и говорите о любви....
звонте, время не тяните.
не оставляйте на потом,
"потома" просто быть не может.
настанет время и цветы
никто ей принеси не сможет.
они ей будут не нужны:
цветы, венки и все при этом...
дарите мамочке цветы,
дари сейчас, зимой и летом.
дарите добрые слова,
пока она еще жива.,
М.Ш.
-
Кетцалькоатль
- Сообщения: 9
- Зарегистрирован: 30.09.05 06:38
Лимерики. Первая строчка задана не мною.
Безобразная Эльза из Франции
Развлекалась с двумя оборванцами.
Ей сказали: "Грешно!"
А она: "Всё равно!"
Вот упрямая Эльза из Франции!
Держит всех на приличной дистанции.
Парни крикнут вдали:
"Мадмуазель! Шер ами!" -
Но бежит от них Эльза из Франции.
Обозлилась на эмансипацию:
Прикрывает лицо,
Ходит в длинном пальто
Даже летом та Эльза из Франции.
Надевала венок из акации.
Оно колол до крови.
Больно, Эльза? Терпи!
Удивлялись все Эльзе из Франции.
Безобразная Эльза из Франции
Развлекалась с двумя оборванцами.
Ей сказали: "Грешно!"
А она: "Всё равно!"
Вот упрямая Эльза из Франции!
- Безобразная Эльза из Франции
По утрам пребывает в прострации.
Но ей врут немудро:
"Ты Бриджит! Ты Бордо!"
Веселеет тут Эльза из Франции.
Держит всех на приличной дистанции.
Парни крикнут вдали:
"Мадмуазель! Шер ами!" -
Но бежит от них Эльза из Франции.
- Безобразная Эльза из Франции
Подняла кошельки с карбованцами.
Взяв всего по рублю,
Отнесла патрулю
Бескорыстная Эльза из Франции.
Обозлилась на эмансипацию:
Прикрывает лицо,
Ходит в длинном пальто
Даже летом та Эльза из Франции.
- Безобразная Эльза из Франции
Подалась в монастырь с францисканцами.
Но они ей: "Мадам!
Вы противны и нам!"
Ах, несчастная Эльза из Франции!
Надевала венок из акации.
Оно колол до крови.
Больно, Эльза? Терпи!
Удивлялись все Эльзе из Франции.
- Безобразная Эльза из Франции
Обрюхатилась без дефлорации.
Все кричат вразнобой:
"Это чудо! Бог мой!"
Так святой стала Эльза из Франции.
Пустота
Пустота…какое простое и, в то же время, зловещее слово.
Пусто бывает везде. Причем абсолютно. Взять любое слово…
Холодильник. Который день пусто. Мышь повесилась. Ну и что. Я пойду, куплю мороженое, положу его на минуту в холодильник, и вот он уже не пустой. Пусть ненадолго. На чуть-чуть. Но все же.
Телевизор. Ничего нет. Отключили кабельное. Белые мураши ползают по экрану. Пустота. Но я возьму диск, включу фильм и уже… Пусть на два часа, но все же.
Шкаф. Ну, там-то, вроде, никогда не пусто… Хотя. Смотрю и понимаю, что мне нечего одеть (девушка, блин!). Опять пустота. Но вот… что это… кофточка… и откуда только взялась… а она подойдет воон к тем джинсикам… и вот уже. Пусть на день… но все же.
Карман… пусто… ха! Я найду листочек бумаги и напишу на нем телефоны друзей… И уже не пусто в кармане. Пусть на пару дней… до следующей стирки… но все же.
Мой рюкзак… а я просто возьму и положу в него эту тетрадь и ручку… они мне нужны… И они всегда со мной… навсегда…и что же???
А душа?
Сердце?
Там пустота, и это самое страшное…
Туда нельзя просто так что-то купить и положить на минуту, нельзя в душе включить хорошую любовь как кино, нельзя найти там случайно завалявшиеся чувства…
Там пусто…
Можно, как эту тетрадь, носить в душе свои воспоминания… но… но это прошлое…а прошлое – это то, что прошло, значит его тоже нет…значит все же…пустота
Такая простая…
И такая зловещая…
Пустота…какое простое и, в то же время, зловещее слово.
Пусто бывает везде. Причем абсолютно. Взять любое слово…
Холодильник. Который день пусто. Мышь повесилась. Ну и что. Я пойду, куплю мороженое, положу его на минуту в холодильник, и вот он уже не пустой. Пусть ненадолго. На чуть-чуть. Но все же.
Телевизор. Ничего нет. Отключили кабельное. Белые мураши ползают по экрану. Пустота. Но я возьму диск, включу фильм и уже… Пусть на два часа, но все же.
Шкаф. Ну, там-то, вроде, никогда не пусто… Хотя. Смотрю и понимаю, что мне нечего одеть (девушка, блин!). Опять пустота. Но вот… что это… кофточка… и откуда только взялась… а она подойдет воон к тем джинсикам… и вот уже. Пусть на день… но все же.
Карман… пусто… ха! Я найду листочек бумаги и напишу на нем телефоны друзей… И уже не пусто в кармане. Пусть на пару дней… до следующей стирки… но все же.
Мой рюкзак… а я просто возьму и положу в него эту тетрадь и ручку… они мне нужны… И они всегда со мной… навсегда…и что же???
А душа?
Сердце?
Там пустота, и это самое страшное…
Туда нельзя просто так что-то купить и положить на минуту, нельзя в душе включить хорошую любовь как кино, нельзя найти там случайно завалявшиеся чувства…
Там пусто…
Можно, как эту тетрадь, носить в душе свои воспоминания… но… но это прошлое…а прошлое – это то, что прошло, значит его тоже нет…значит все же…пустота
Такая простая…
И такая зловещая…
4 года в двух страницах
В этой компании всегда было весело. Всегда было с кем поболтать, попить пива и попеть песни под гитару. В общем-то, хватало всего, а, впрочем, некоторых вещей было даже в избытке. И о тебе я услышала тоже в избытке…
Твое имя почему-то всегда было у всех на устах. Упоминалось в каждом разговоре. Везде и всегда. К месту и просто так…
Все потому, что ты болел. Без тебя, как всегда, друзьям было грустно.
А мне… я просто тогда тебя не знала.
Очередной разговор, упоминание о тебе закончилось тем, что я не выдержала. Это был просто ультиматум всем. Я просто сказала, что больше не приду до тех пор, пока не увижу тебя.
Нас познакомили… и это было началом конца.
Потом ты сказал, что в ту нашу первую встречу я была просто ужасной.
Я сменила цвет волос, прическу, манеры, да и всю жизнь для тебя. Хотя, в общем-то, ты об этом никогда не просил.
А потом, после этого, была встреча… и вторая, и третья. Ты просто вошел в мою жизнь и поселился там, сел на диван и положил ноги на стол. А я принесла тебе кофе… Ты остался навсегда. По крайней мере, на то время, что нам было отпущено. Отпущено только нам двоим.
Не знаю, просто в один миг все стало таким неважным, ненужным. Во всем мире остался только ты один.
Не знаю, что ты тогда во мне нашел. Но сразу куда-то исчезли друзья и твои и мои. Нам просто никто не был нужен. Мы читали друг другу стихи, пели песни, говорили с тобой обо всем.
Только одно было не так. Мы перестали писать. У меня не было рифмы, у тебя муза оказалась очень ревнива и ушла, обиделась.
А время шло, мы жили, ругались, сходились и расходились, злились и мирились.
Но каждый вечер я обнимала тебя и желала спокойной ночи. А ты меня нежно целовал.
А время шло, и казалось, что так будет всегда. Так хорошо и спокойно.
Мы встречали и провожали наших друзей. Кого-то в дальний путь, а кого-то навсегда. Вместе плакали и грустили. Вместе гуляли на свадьбах и радовались чужим детям. Вместе собирали цветы и смотрели на ночное небо. Вместе шли навстречу каждому солнечному дню и стуку дождя по карнизам.
Но это все было началом конца…
Не знаю зачем, почему ты так решил…
Просто ты однажды тоже ушел. Ушел навсегда… Попрощался со всеми и вышел за дверь.
Ты даже не дописал всего, а может и не хотел, не должен был дописать.
А муза… она вернулась, но было уже слишком поздно. Теперь мы с ней дружим. Иногда плачем, вспоминая… Но нам не дано ничего изменить. Ты сам все решил.
И теперь она помогает мне жить. Помнить.
Тебя нет. И больше не будет. И потому друзьям, как всегда, без тебя грустно.
А я без тебя опять пишу. Пишу тебе. Пишу в стол. Пишу в никуда. Ты поймешь. Спокойной тебе ночи.
В этой компании всегда было весело. Всегда было с кем поболтать, попить пива и попеть песни под гитару. В общем-то, хватало всего, а, впрочем, некоторых вещей было даже в избытке. И о тебе я услышала тоже в избытке…
Твое имя почему-то всегда было у всех на устах. Упоминалось в каждом разговоре. Везде и всегда. К месту и просто так…
Все потому, что ты болел. Без тебя, как всегда, друзьям было грустно.
А мне… я просто тогда тебя не знала.
Очередной разговор, упоминание о тебе закончилось тем, что я не выдержала. Это был просто ультиматум всем. Я просто сказала, что больше не приду до тех пор, пока не увижу тебя.
Нас познакомили… и это было началом конца.
Потом ты сказал, что в ту нашу первую встречу я была просто ужасной.
Я сменила цвет волос, прическу, манеры, да и всю жизнь для тебя. Хотя, в общем-то, ты об этом никогда не просил.
А потом, после этого, была встреча… и вторая, и третья. Ты просто вошел в мою жизнь и поселился там, сел на диван и положил ноги на стол. А я принесла тебе кофе… Ты остался навсегда. По крайней мере, на то время, что нам было отпущено. Отпущено только нам двоим.
Не знаю, просто в один миг все стало таким неважным, ненужным. Во всем мире остался только ты один.
Не знаю, что ты тогда во мне нашел. Но сразу куда-то исчезли друзья и твои и мои. Нам просто никто не был нужен. Мы читали друг другу стихи, пели песни, говорили с тобой обо всем.
Только одно было не так. Мы перестали писать. У меня не было рифмы, у тебя муза оказалась очень ревнива и ушла, обиделась.
А время шло, мы жили, ругались, сходились и расходились, злились и мирились.
Но каждый вечер я обнимала тебя и желала спокойной ночи. А ты меня нежно целовал.
А время шло, и казалось, что так будет всегда. Так хорошо и спокойно.
Мы встречали и провожали наших друзей. Кого-то в дальний путь, а кого-то навсегда. Вместе плакали и грустили. Вместе гуляли на свадьбах и радовались чужим детям. Вместе собирали цветы и смотрели на ночное небо. Вместе шли навстречу каждому солнечному дню и стуку дождя по карнизам.
Но это все было началом конца…
Не знаю зачем, почему ты так решил…
Просто ты однажды тоже ушел. Ушел навсегда… Попрощался со всеми и вышел за дверь.
Ты даже не дописал всего, а может и не хотел, не должен был дописать.
А муза… она вернулась, но было уже слишком поздно. Теперь мы с ней дружим. Иногда плачем, вспоминая… Но нам не дано ничего изменить. Ты сам все решил.
И теперь она помогает мне жить. Помнить.
Тебя нет. И больше не будет. И потому друзьям, как всегда, без тебя грустно.
А я без тебя опять пишу. Пишу тебе. Пишу в стол. Пишу в никуда. Ты поймешь. Спокойной тебе ночи.
Очевидных неприятностей не наблюдается. А может это и есть одна сплошная неприятность – жизнь?
Поломанная ручка… потекшая паста… и вот ты уже не получишь этого письма.
Хочешь, расскажу тебе, что творится?..
С потолка капает, но это не соседи. Наверное, это протекает моя крыша. И вот вокруг меня уже туман и разбитые стекла. Откуда стекла? Это твоя фотография в рамке полетела в телевизор.
На кухне грохот… Но это не мама, это кто-то влез через разбитое стекло…
Ну и что, что этаж девятый? Ведь и ты когда-то умел летать.
Капает кран… так тихо и мерзко… прямо как у меня на душе. А я все думаю о высоких материях. Мне бы впору вставить замок в дверь… Но дверь открыта, и я все еще жду гостей.
Только не вздумай приезжать… И так тошно.
Тошнотворная сырость ванной…
Я сижу на поломанном кресле, точнее на том, что от него осталось… Думаешь легко вот так улыбаться? Нет?
А я думаю легко…
Научи меня летать во сне… И тогда я усну навечно.
Кто-то скребется, наверное, это Маня… Как, разве я не говорила? Это летучая кошка, она живет у меня с прошлого века. Неужели мы так давно не виделись?
Я отключила телефон…
Знаешь… моя мама опять куда-то улетучилась… И я больше не пишу никому, кроме тебя.
Ты, наверное, думаешь, что мне впору заняться собой и своим домом? А я не хочу! Единственное, что тут осталось живое – это моя летучая кошка…
Вот и все новости… Жаль, что ручка поломалась и потекла паста… Теперь ты не получишь этого письма…
Вот… купила новую ручку… Но это не поможет…
Еще один век, и теперь я точно знаю, что ты не читаешь мои письма. Правильно, ведь я складываю их в ящики стола… Там уже нет места, и теперь весь мой дом завален ими…
Я поставила замок… но это не важно, все равно ты не приедешь в гости.
Твое фото в новой рамке, новый телевизор, и в окно снова кто-то стучит.
Так хочется испытать земное притяжение… но не хочется парашюта.
У меня есть новая игрушка – маленькая мышка. Приходи, я покажу… только приди… пожалуйста…
У мышки новый коврик и я купила ей компьютер… Теперь я в i-net`е и мне никто не нужен… Ха! Только ты…
Знаешь, письма теперь идут минуты, а мои все еще в столе…
У меня перегорели все лампы… Я живу при свечах… как свеча…
А если я погасну? Ведь ты сможешь зажечь меня вновь?! Я когда-то зажгла тебя…
Неважно… еще одно письмо в стол… еще один век… ведь ты не придешь…
Поломанная ручка… потекшая паста… и вот ты уже не получишь этого письма.
Хочешь, расскажу тебе, что творится?..
С потолка капает, но это не соседи. Наверное, это протекает моя крыша. И вот вокруг меня уже туман и разбитые стекла. Откуда стекла? Это твоя фотография в рамке полетела в телевизор.
На кухне грохот… Но это не мама, это кто-то влез через разбитое стекло…
Ну и что, что этаж девятый? Ведь и ты когда-то умел летать.
Капает кран… так тихо и мерзко… прямо как у меня на душе. А я все думаю о высоких материях. Мне бы впору вставить замок в дверь… Но дверь открыта, и я все еще жду гостей.
Только не вздумай приезжать… И так тошно.
Тошнотворная сырость ванной…
Я сижу на поломанном кресле, точнее на том, что от него осталось… Думаешь легко вот так улыбаться? Нет?
А я думаю легко…
Научи меня летать во сне… И тогда я усну навечно.
Кто-то скребется, наверное, это Маня… Как, разве я не говорила? Это летучая кошка, она живет у меня с прошлого века. Неужели мы так давно не виделись?
Я отключила телефон…
Знаешь… моя мама опять куда-то улетучилась… И я больше не пишу никому, кроме тебя.
Ты, наверное, думаешь, что мне впору заняться собой и своим домом? А я не хочу! Единственное, что тут осталось живое – это моя летучая кошка…
Вот и все новости… Жаль, что ручка поломалась и потекла паста… Теперь ты не получишь этого письма…
Вот… купила новую ручку… Но это не поможет…
Еще один век, и теперь я точно знаю, что ты не читаешь мои письма. Правильно, ведь я складываю их в ящики стола… Там уже нет места, и теперь весь мой дом завален ими…
Я поставила замок… но это не важно, все равно ты не приедешь в гости.
Твое фото в новой рамке, новый телевизор, и в окно снова кто-то стучит.
Так хочется испытать земное притяжение… но не хочется парашюта.
У меня есть новая игрушка – маленькая мышка. Приходи, я покажу… только приди… пожалуйста…
У мышки новый коврик и я купила ей компьютер… Теперь я в i-net`е и мне никто не нужен… Ха! Только ты…
Знаешь, письма теперь идут минуты, а мои все еще в столе…
У меня перегорели все лампы… Я живу при свечах… как свеча…
А если я погасну? Ведь ты сможешь зажечь меня вновь?! Я когда-то зажгла тебя…
Неважно… еще одно письмо в стол… еще один век… ведь ты не придешь…
вечно спорная вешь :)
Спокойный участок.
- …Ну вот смотри- говорил старшина, немолодой, из кадровых, плавно переводя затвор винтовки, и не отрываясь от прицела, -Ведь всякой бабе охота самостоятельной побыть. Ан не у кажной выходит…
Выстрелив, старшина опустился на дно окопа и продолжал, обращаясь к молоденькому, видно, из студентов, солдатику, сидящему у другой стенки; в процессе перезаряжал винтовку:
-Так вот, ага, не у кажной. Ежли, к примеру, мужик - тютя, и силы нету в ем внутренней- бабе да, благодать. А то случится- женщина порядочная окажется; да, встречаются и такие, да; и, к примеру, любит его, мужика-то, и не желает пользоваться его слабостью- тогда может, и выйдет что у них. Ведь и бывает, что выходит, да. А случается, что и нет. Такое случается, что ой просто, ой что.
Говор выдавал в старшине человека происхождения не слишком благородного, не «из барей», но было ясно, что мужик-то он всяко неглупый; поживший; и опыт- этакий крестьянский, кондовый жизненный опыт, не всегда благополучный, но всегда полезный так и просвечивал; молодой смотрел внимательно; слушал с почтением.
- Мода пошла такая сейчас, братец ты мой- как есть, мода: не за мужика держаться ей, бабе-то, а самой за себя; сама, мол, себе нарожу, и воспитаю сама, и никто мне не нужон вовсе, и пропадите все пропадом вы, советчики всевозможные. Прямо так и говорят девки-то, да. Сам слыхал.
Перезарядив, старшина выполз на бровку, к амбразуре в бруствере, и опять начал выцеливать кого-то. Солдатик сидел неподвижно, наблюдая широко открытыми глазами. У колена его, сошниками в стенку, стоял «Дегтярёв», и сумка с патронными дисками лежала под локтем. Старшина бацнул, сказал довольно «Ага!» и сполз обратно.
- Не журысь, студент, тут участок тиихай. Спокойно тут. И не стреляют, почитай что. Так я об чём? А, ну да, себе-то я думаю, ну да. Тебе-то, можа, и не нужон никто. Тебе-то,бабе-то, можа и ребенок нужон, токмо, чтоб жизнь занять свою бестолковую да неприкаянную, да; смыслу чтоб ей придать. А дитю? Дитю-то, что, тож не нужон батька-то? Дитё- оно в семье рОститься дОлжно, в полной, по-ученому-то, семье, слышь-ко, студент! В полной. А без отца- это не семья. Это одно расстройство и неприкаянность выходит, сиротство, почитай что, сиротство чистое. Ни погулять такому дитю с отцом, ни в цирк, ни на рыбалку…А баба-то живая! У ней тожа там потребности имеются, желания там всяческие- ей и отдых нужон, и погулять туда-сюда, и всяко-разно…И мужик рядом тож. Ну, ладно, кои отказались- от постоянного-то, оно ясно, но временный- нужон все равно, природа потому как. А против неё- никак, противу природы-то.
Зашелестело. За окопчиком бабахнул недалекий разрыв, со стенок потек песок. Старшина сунул винтовку в нишу под фронтальной стенкой окопа, повернулся, взял – «Дай-ка, студент»- пулемет и сумку; сложил туда же; скомандовал:
-Ляя-гай!,–сел спиной к стенке и продолжил:
-Это они балУются, парень, точно те говорю. Мины токмо расходуют почем зря. Мы с тобой тут у них как заноза в одном месте, студент, а то и не в одном, да. Терпеть-то скучно, да достать несподручно, да. Беспокоим мы их здесь с тобой, о как. Так я о чем? А. Ну вот, и отчего это все проистекает- вся эта заморочка-то! Дите все время рядом посторонних мужиков видит, матери-то, оно, может, и ничего; а дитю тепла нет никакого. Нда. И хоть девка, хоть пацан растет- одинаково плохо, вишь как: девке отец и ненужным мнится с мамкиной подачи, а коли и нужным- то неясно, на что он нужон-от; и растет такая же фифа, у которой дочки, ежли и будут, с мужиками ужиться неумехами станут. А пацан без отца- это что? Либо хулиган, либо мягкий донельзя. А мужик добрым должон, быть, понял, студент, добрым –да жестким, да. Вот…
На этом месте старшину прервали самым бесцеремонным образом: загрохотало кругом, песок и комья земли полетели в окоп отовсюду; самого его слегка приложило доской от бровки окопа по загривку, и он, охнув, проворно ввинтился в «лисью нору».
Когда отгремело, старшина выбрался, выволок пулемет, укрепил его в амбразуре; проверил диск; глянул через плечо: студент вроде цел, на месте. Успокоившись, продолжал:
- Ты, студент, правильно делаешь, что не возражаешь. Молодой ты ишшо, учись так что; только всё молчишь и молчишь…Ты не молчи, ты спрашивай. Вот сейчас атака, отстреляемся, тогда всё и выспросишь. А то уж третий день слова от тебя не допросишься, да. А вопросов накипело, небось? Чую, накипело, да, так ты не стесняйся, -говорил старшина, вылавливая в прорезь прицела серые фигурки и выбирая свободный ход спускового крючка,- Ты не стесняйся, спрашивай. А вот чего я никак не пойму, так это – чего они полезли здесь, участок-то тихий, спокойный участок-то…
Фигурки в прорези увеличились, и спина пулеметчика задергалась в такт пулеметной судороге, порождаемой щедрой, на полдиска, очередью.
Студент все так же сидел у стенки окопа, слегка присыпанный землей по голове и плечам, голова его была наклонена набок; июльское солнце пекло неимоверно, и за три дня тело слегка распухло и кое-где пошло пятнами; а в пулевом отверстии на подбородке уже копошились белые червяки.
(с) Logic
- …Ну вот смотри- говорил старшина, немолодой, из кадровых, плавно переводя затвор винтовки, и не отрываясь от прицела, -Ведь всякой бабе охота самостоятельной побыть. Ан не у кажной выходит…
Выстрелив, старшина опустился на дно окопа и продолжал, обращаясь к молоденькому, видно, из студентов, солдатику, сидящему у другой стенки; в процессе перезаряжал винтовку:
-Так вот, ага, не у кажной. Ежли, к примеру, мужик - тютя, и силы нету в ем внутренней- бабе да, благодать. А то случится- женщина порядочная окажется; да, встречаются и такие, да; и, к примеру, любит его, мужика-то, и не желает пользоваться его слабостью- тогда может, и выйдет что у них. Ведь и бывает, что выходит, да. А случается, что и нет. Такое случается, что ой просто, ой что.
Говор выдавал в старшине человека происхождения не слишком благородного, не «из барей», но было ясно, что мужик-то он всяко неглупый; поживший; и опыт- этакий крестьянский, кондовый жизненный опыт, не всегда благополучный, но всегда полезный так и просвечивал; молодой смотрел внимательно; слушал с почтением.
- Мода пошла такая сейчас, братец ты мой- как есть, мода: не за мужика держаться ей, бабе-то, а самой за себя; сама, мол, себе нарожу, и воспитаю сама, и никто мне не нужон вовсе, и пропадите все пропадом вы, советчики всевозможные. Прямо так и говорят девки-то, да. Сам слыхал.
Перезарядив, старшина выполз на бровку, к амбразуре в бруствере, и опять начал выцеливать кого-то. Солдатик сидел неподвижно, наблюдая широко открытыми глазами. У колена его, сошниками в стенку, стоял «Дегтярёв», и сумка с патронными дисками лежала под локтем. Старшина бацнул, сказал довольно «Ага!» и сполз обратно.
- Не журысь, студент, тут участок тиихай. Спокойно тут. И не стреляют, почитай что. Так я об чём? А, ну да, себе-то я думаю, ну да. Тебе-то, можа, и не нужон никто. Тебе-то,бабе-то, можа и ребенок нужон, токмо, чтоб жизнь занять свою бестолковую да неприкаянную, да; смыслу чтоб ей придать. А дитю? Дитю-то, что, тож не нужон батька-то? Дитё- оно в семье рОститься дОлжно, в полной, по-ученому-то, семье, слышь-ко, студент! В полной. А без отца- это не семья. Это одно расстройство и неприкаянность выходит, сиротство, почитай что, сиротство чистое. Ни погулять такому дитю с отцом, ни в цирк, ни на рыбалку…А баба-то живая! У ней тожа там потребности имеются, желания там всяческие- ей и отдых нужон, и погулять туда-сюда, и всяко-разно…И мужик рядом тож. Ну, ладно, кои отказались- от постоянного-то, оно ясно, но временный- нужон все равно, природа потому как. А против неё- никак, противу природы-то.
Зашелестело. За окопчиком бабахнул недалекий разрыв, со стенок потек песок. Старшина сунул винтовку в нишу под фронтальной стенкой окопа, повернулся, взял – «Дай-ка, студент»- пулемет и сумку; сложил туда же; скомандовал:
-Ляя-гай!,–сел спиной к стенке и продолжил:
-Это они балУются, парень, точно те говорю. Мины токмо расходуют почем зря. Мы с тобой тут у них как заноза в одном месте, студент, а то и не в одном, да. Терпеть-то скучно, да достать несподручно, да. Беспокоим мы их здесь с тобой, о как. Так я о чем? А. Ну вот, и отчего это все проистекает- вся эта заморочка-то! Дите все время рядом посторонних мужиков видит, матери-то, оно, может, и ничего; а дитю тепла нет никакого. Нда. И хоть девка, хоть пацан растет- одинаково плохо, вишь как: девке отец и ненужным мнится с мамкиной подачи, а коли и нужным- то неясно, на что он нужон-от; и растет такая же фифа, у которой дочки, ежли и будут, с мужиками ужиться неумехами станут. А пацан без отца- это что? Либо хулиган, либо мягкий донельзя. А мужик добрым должон, быть, понял, студент, добрым –да жестким, да. Вот…
На этом месте старшину прервали самым бесцеремонным образом: загрохотало кругом, песок и комья земли полетели в окоп отовсюду; самого его слегка приложило доской от бровки окопа по загривку, и он, охнув, проворно ввинтился в «лисью нору».
Когда отгремело, старшина выбрался, выволок пулемет, укрепил его в амбразуре; проверил диск; глянул через плечо: студент вроде цел, на месте. Успокоившись, продолжал:
- Ты, студент, правильно делаешь, что не возражаешь. Молодой ты ишшо, учись так что; только всё молчишь и молчишь…Ты не молчи, ты спрашивай. Вот сейчас атака, отстреляемся, тогда всё и выспросишь. А то уж третий день слова от тебя не допросишься, да. А вопросов накипело, небось? Чую, накипело, да, так ты не стесняйся, -говорил старшина, вылавливая в прорезь прицела серые фигурки и выбирая свободный ход спускового крючка,- Ты не стесняйся, спрашивай. А вот чего я никак не пойму, так это – чего они полезли здесь, участок-то тихий, спокойный участок-то…
Фигурки в прорези увеличились, и спина пулеметчика задергалась в такт пулеметной судороге, порождаемой щедрой, на полдиска, очередью.
Студент все так же сидел у стенки окопа, слегка присыпанный землей по голове и плечам, голова его была наклонена набок; июльское солнце пекло неимоверно, и за три дня тело слегка распухло и кое-где пошло пятнами; а в пулевом отверстии на подбородке уже копошились белые червяки.
(с) Logic
Экспериментировал со стилями когда-то...и вот.Кетцалькоатль писал(а):Лимерики. Первая строчка задана не мною.
...
Так святой стала Эльза из Франции.[/list]
*** ЛиМеРиК ПоНеДельНиКа
Это сложно- начало недели,
После отдыха- будто с похмелья.
Самым тяжким из зол
Понедельник пришел
Поломал нам почти что веселье.
Мы приходим домой, утомившись,
С набекрень покосившейся крышей,
Вспоминаем с трудом,
Где находится дом,
И в кровать зарываемся мышью...
Только вера одна укрепляет:
Каждый страстно уик-энда желает!
И субботу встречать
Будем пивом опять,
И неделя нас- нет, не пугает!
(с) Logic
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 4 гостя