Антибабская поэзия

[Vic]

Наверное на "антибабском" сайте стоит иметь раздел антибабского-же искусства? 8) Предлагаю начать с поэзии. Лично моё самое любимое по теме вот это, А.Вертинского:

Как хорошо без женщин и без фраз,
Без горьких слез и сладких поцелуев,
Без этих милых, слишком честных глаз,
Которые вам лгут и вас еще ревнуют.

Как хорошо без театральных сцен,
Без долгих, благородных объяснений,
Без этих истерических измен,
Без этих запоздалых сожалений.

И как смешна нелепая игра,
Где проигрыш велик,
А выигрыш так ничтожен.
Когда партнеры ваши - шулера,
А выход из игры уж невозможен.

Как хорошо проснуться одному,
В своем уютном холостяцком флэте
И знать что ты не должен никому
Давать отчет, никому на свете.

Как хорошо с приятелем вдвоем
Сидеть и пить простой шотландский виски
И, улыбаясь, вспоминать о том
Что с этой дамой вы когда-то были близки.

А чтобы проигрыш немного отыграть
С ее подругою затеять флирт невинный.
Чтоб как-нибудь, чуть-чуть, застраховать
Простое самолюбие мужчины.

[Julia]

Это стоит не читать, а слушать.

[Valdis]

В догонку :D

Это что ж за награда такая?
Ты б мне выкатил портвейна бадью
А принцессы мне и даром не надо
Чудо-Юдо я и так победю.

(с) Высоцкий

[Panzerbear]

Обрученный
Джозеф Редьярд Киплинг


« Выбирай : или я, или твоя сигара !»

Открой, дружище, сигар коробку с кубинской артиллерией дыма!
Пусть пламя ровно горит, неробко, ибо сердцу встреча необходима.

Но с Мэгги мы ссоримся, чуть «гавану» я раскурю едва в половину,
Она называет меня болваном, а я не бросаю сигару с повинной.

Открой теперь смело ее, закурим, упреки есть вечная неустойка,
Ведь профиль Мэгги, запомни, дурень - одно мечтание, да и только,

Он так совершенен и непорочен, он будто любви моей мнится, снится,
Но время проверит сердца на прочность, избороздив морщинами лица.

Дым Larranaga - спокойствие века, a Henry Clay - это путь свободы,
Их куришь блаженно, благоговейно, но час - и бросаешь окурок в воду.

Бросаешь - и дальше живешь, вдыхая иные радости ароматы,
А Мэгги бросить - игра другая, глядишь, получится грубовато.
Представь себе Мэгги, которой полвека: на кудрях пепел, лицо поблекло,
И даже ценой прошлогоднего снега ее красоту не вернуть из пепла!

«Жена навеки» - сказано ловко! Расплата за любовные жмурки.
И бес рассмеется над нашей помолвкой, и факел любви превратит в окурок.

Окурок старый, честное слово, - вот все, чем станет былое влеченье,
И знаешь сам, что зажечь его снова -, не наслаждение, а мученье.
Открой же со свежей сигарой коробку! Там что на выбор? Табак манильский?
Умеренный вкус или жест неловкий супружеской верности василисковой?

Все дело в кольце, адвокате табачном, что убеждает не сомневаться:
Этот выбор - самый удачный, а те пятьдесят никуда не годятся.

Но только они бескорыстно дарят свой дым поцелуем в радость и в горе,
Сгорают их нежные листья карие, под вечер ласкам пламени вторя,

Они не потребуют неустойки за то, что их курят и осязают!
Все, что им нужно - гореть, и только. Они сгорают и исчезают.

И все пятьдесят мне скрасят сиесту, когда же последняя станет пеплом,
Пять раз по полсотни займут их место, покуда губы мои не ослепнут!

Ко мне возвратится их вольное племя с испанских плантаций, с Явы богатой,
Едва я решу, что в моем гареме стало печально без их ароматов.

Они не потребуют новых платьев, изысканных блюд и напитков сладких,
Ведь меньше всего мы за счастье платим - за то, что случается лишь украдкой,

За дождь, за чаек в водном просторе, за ароматы времени, места,
И пусть завидуют волны моря моим не выкуренным невестам!

А Мэгги пишет, что честью и кровью я должен поклясться - и выбрать между
Крошечной хныкающей любовью и Ник 0'Тином моей надежды...

Отлично! Но я прослужил Амуру двенадцать месяцев, между нами,
A Partagas-a табачную шкуру семь лет дубил своими губами!

И мрак моей холостяцкой берлоги всегда озарялся светом незвездным
Огня, что я возжигал с немногими - в минуты дружбы, радости, злости,

А чем осветить нам наше жилище, Мэгги? Каким канделябром засветим?
Любовным шепотом над пепелищем? Неужто его не задует ветер?

К огням блуждающим поднебесным путь по болотам нелеп и тяжек,
Если для мрака в глазах прелестных достаточно дыма пары затяжек!

Давай, поскорей раскури сигару, давай разберемся, давай ответим,
Зачем предавать товарищей старых, зачем огонь отдавать на ветер?

Ведь их миллионы на этом свете - Мэгги, ждущих себе раба,
Женитьба - это судьбы отметина, зато сигара - сама судьба.
Сигары дымят! Отнюдь не воинственно дым их вьется, ответ мой храня:
Если Мэгги желает остаться единственной, пусть останется - без меня.

[Ильда]

Игорь Иртеньев

Всем трем

Три раза в ЗАГС меня водили,
Три раза Мендельсон звучал,
Я извивался и кричал,
А вы глаза лишь отводили.

Рвалось к свободе естество
Мое высокое, а вам бы
Хотелось только одного -
Всем трем - заветной этой блямбы.

Как ненавижу я всех вас
И в ЗАГС вам гордого поэта
Не затащить в четвертый раз,
Чего б не стоило мне это.

[Panzerbear]

К бывшей подруге


В кофейной Филиппова я закажу эф бруи,
Борщок, расстегай, и холодный бокал мазагрема
Присяду за столик, закрою глаза... Говори.
Я слушаю.
...Вечная, вечная, вечная тема.

— Я чувства твои растоптал, твоя юность прошла,
Твою красоту я похитил, а сам изменяю...
Дождь. Капли идут по холодному полю стекла.
За ними слежу краем глаза, тихонько киваю.

Допью, вытру губы, сигару небрежно возьму;
Вам, женщинам, кажется — мир вокруг вас постоянен;
Зачем вы решили, что вы только — судьи всему,
И властны точить и ворочать грядущего камень?..

А я отвечаю: — я был и останусь — хозяин,
Единственный мастер, надсмотрщик себе самому.

(C) ЛИТЕРАТУРОВЕД

[kotya]

Ну и Майковское

Прощай, детка...детка, прощай..дальше и так все знают (или в крайнем случае в поисковик)

[Евгения Н.]

Не совсем антибабское, но вполне.

Николай Гумилев, У КАМИНА

Наплывала тень... Догорал камин,
Руки на груди, он стоял один,

Неподвижный взор устремляя вдаль,
Горько говоря про свою печаль:

"Я пробрался в глубь неизвестных стран,
Восемьдесят дней шел мой караван;

Цепи грозных гор, лес, а иногда
Странные вдали чьи-то города,

И не раз из них в тишине ночной
В лагерь долетал непонятный вой.

Мы рубили лес, мы копали рвы,
Вечерами к нам подходили львы.

Но трусливых душ не было меж нас,
Мы стреляли в них, целясь между глаз.

Древний я отрыл храм из-под песка,
Именем моим названа река.

И в стране озер пять больших племен
Слушались меня, чтили мой закон.

Но теперь я слаб, как во власти сна,
И больна душа, тягостно больна;

Я узнал, узнал, что такое страх,
Погребенный здесь, в четырех стенах;

Даже блеск ружья, даже плеск волны
Эту цепь порвать ныне не вольны..."

И, тая в глазах злое торжество,
Женщина в углу слушала его.

[karinna]

Не знаю чьи.


Людмила изменилась, как ни странно,
И очень часто посредине спора
С презрением глядела на Руслана
И тайно вспоминала Черномора.

[Белая и пушистая]

* О прекрасной стерве *
Прекрасная стерва, ну что с тебя взять?
Ты фурия и прирожденная женщина легкого поведения…
Улыбка Джоконды и взгляд василиска,
А я - твоя жертва из длинного списка.
Обидно, но что же, таков мне урок.
Холодное ложе, пустой кошелек…
Досада и боль, много выпито водки,
И песня печальная рвется из глотки.
А звезды на небе сияют, как стразы,
А я без тебя не могу жить, зараза!
Твой тонкий каблук растоптал мою душу.
Теперь мне плевать… Я возьму в жены клушу.
Я буду смотреть телевизор, пить пиво,
А ты продолжай жить как прежде, красиво…

[tabakos]

гы-гы
любовь приходит и уходит,
а кушать хочется всегда.
и вот поэтому выходит,
что в жизни главное - еда

[Verming]

"Паспорт"

К несчастью я, но, к счастью, не один
Попал в твою зависимость коварную.
Ты как наркотик, ты как никотин,
Влюбился я в тебя, дивчину гарную.

Как будто сон кошмарный снится мне,
Но не могу найти я пробуждения,
И я молю, чтоб кто-нибудь другой
В твой попал бы поле зрения.

Я на тебе никогда не женюсь
Я лучше съем перед ЗАГСом свой паспорт
Я улечу, убегу, испарюсь,
Но на тебе никогда не женюсь.

Хочу я жить подальше от тебя
В пустыне Гоби или Антарктиде
Терпеть лишенья, мерзнуть, голодать,
Но лишь невестою тебя не видеть.

Я на тебе никогда не женюсь
Я лучше съем перед ЗАГСом свой паспорт
Я улечу, убегу, испарюсь,
Но на тебе никогда не женюсь.

Да, да, я не женюсь,
Я лучше завтра удавлюсь,
Я лучше завтра утоплюсь,
Я лучше завтра убегу,
Я лучше завтра испарюсь.

[Поэт и шут.]

Мерлин Менсон - тоже наши люди

Зацепило.
Are you a rabbit?
http://www.lyrics.ro/m/marilyn-manson/a ... bbit/97376

Послание подающим надежды и наивным "хз йа дитя ишо" мужчинам

So ask your self before you get in,
You know the insurance won't cover this.
Are you the rabbit
Or the headlight,
And is there
Room in your life
For one more breakdown?

Ты знаешь, страховка этого не покроет
Спроси себя прежде чем войти
Ты кролик или свет(хрен знает как литературно перевести)
И может ли твоя жизнь еще раз сломаться?



А дальше Мерилин показывает состояние этого подавшего надежды и нацепившего на себя хомут:

You are an unmarked car
I can't remember where I parked you
But I love you,
Can't afford you,
I'll take a cab to the funeral.

Faster, faster,
Faster-faster-faster,
Faster-faster-faster,
I'm late, I'm late,
I'm late!

Ты машина без номера,
Никак не вспомню где я тебя оставил
Я люблю тебя
Но не могу себе тебя позволить,
В могилу поеду на такси

Быстрее, быстрее
Ах, я опаздываю! (Кролик из Алисы в Стране Чудес)

[Rusis]

[quote="Vic"]Наверное на "антибабском" сайте стоит иметь раздел антибабского-же искусства?

следствием бессоной ночи и переживаниями по поводу грядущего расстование с женой стало такое вот произведение...
прошу строго не судить, за то что решил вынести сие на Ваш суд.


Жене

Хотела любимой быть,
И любила себя до истерики,
Никогда не умела просить,
И умела лепить вареники.

Ждала, что оно придет,
Прилетит, приползет, твое счастьеце,
С неба герой сойдет,
А ты уже в белом платьеце.

Что случилось, осталось загадкой,
Только мимо промчался герой,
И забрав мое сердце украдкой,
Согласилась пожить со мной.

Жить бы нам еще многие лета,
Нарожать бы еще детей,
Но в окно просмотрев все лето,
От кого то ждала вестей.

Ты не станешь просить прощенья,
Я не стану тебя винить,
Жди героева возращенья,
Я попробую дальше жить…

[Саня]

"Стерва" Ю. Лоза.

Весенним днем с хорошенькой девчонкой
Пошел я в ЗАГС, от счастья чуть живой.
Она была в коротенькой юбчонке
И мне кивала молча головой.

Волшебным сном полгода пробежало.
Едва себя почувствовав женой,
Моя Джульетта выпустила жало.
Я понял, что связался с сатаной.

Припев:
Весь мир стал серым, серым, серым,
Как тюремная стена.
Ведь рядом стерва, стерва, стерва,
И она - моя жена.
Я не последний и не первый,
Кто несет свой тяжкий крест,
Кто знает, как выходят стервы, стервы
Стервы, стервы, стервы, стервы,
Из хорошеньких невест.

Я, как ишак, пашу на трех работах,
В обед стою за финской колбасой,
Сгоняю за день я четыре пота,
Чтоб раскрутить достачи колесо.

Цветет жена и пухнет словно сдоба,
Ей все давай, давай, давай, давай.
И понял я, что нет любви до гроба,
А есть одни лишь громкие слова.

У нас ковер персидский в туалете,
Из хрусталя помойное ведро.
Пока жена на импортном балете,
Я разгружаю два вагона дров.

Как попугай я в тесной клетке заперт,
Зажат как вол в железные тиски.
Другой давно б от этой жизни запил,
А я же только вою от тоски!

[Брюн]

Книга, жена или ссуда
Уйдёт безвозвратно - тем лучше!
Худо, когда возвратится -
Рваной, запятнанной
Либо уменьшенной вдвое.

(санскритский стих, неизвестный поэт)

[Panzerbear]

Ты на постель свою весь мир бы привлекла,
О, женщина, о, тварь, как ты от скуки зла!
Чтоб зубы упражнять и в деле быть искусной -
Съедать по сердцу в день - таков девиз твой гнусный.
Зазывные глаза горят, как бар ночной,
Как факелы в руках у черни площадной,
В заемной прелести ища пути к победам,
Но им прямой закон их красоты неведом.

Бездушный инструмент, сосущий кровь вампир,
Ты исцеляешь нас, но как ты губишь мир!
Куда ты прячешь стыд, пытаясь в позах разных
Пред зеркалами скрыть ущерб в своих соблазнах
Как не бледнеешь ты перед размахом зла,
С каким, горда собой, на землю ты пришла,
Чтоб темный замысел могла вершить Природа
Тобою, женщина, позор людского рода, -
Тобой, животное! - над гением глумясь.
Величье низкое, божественная грязь!
(с) Бодлер

[Felinka]

Ну вот как бы. Тоже Пэстня.

Тетя-доктор

И. Матвиенко — Н. Олев

Атас

В понедельник, после чая,
Потеряв трудоспособность,
Неотложку вызываю,
Извините за подробность.

В животе, как в пятом годе -
Баррикады, конский топот.
Мои силы на исходе,
Но тут входит тетя-доктор.

Тетя-доктор, тетя-доктор,
Помоги мне, тетя-доктор,
Тетя-доктор, тетя-доктор,
Белый ангел, тетя-доктор!

Я и сам белее мела,
Гибну в двух вершках от счастья.
Что вы ели? Ел пельмени
И консервы мелкий частик.

Ищет пульс и не находит.
Я в испарине, весь мокрый.
Мои силы на исходе,
Я люблю вас, тетя-доктор!

Тетя-доктор, тетя-доктор,
Я люблю вас, тетя-доктор,
Тетя-доктор, тетя-доктор,
Белый ангел, тетя-доктор!

Шепчет мне: снимайте джинсы, станет легче,
Станет легче организму,
И своею ручкой женской,
Ангел сам мне ставит клизму.

А потом у изголовья
Просидела долго-долго.
Боль кишечника любовью
Излечила тетя-доктор.

Я теперь питаюсь с рынка,
Нет ни насморка, ни чиха.
Я отъел как боров рыло,
У меня жена - врачиха.

Превратился ангел в стерву,
Ах, зачем тогда не сдох я?
Где вы, рыбные консервы?
Где пельмени, тетя-доктор?

[Repka]

Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
А обратно меня за заслуги мои
С санитарным везли эшелоном.

Подвезли на родимый порог,-
На полуторке к самому дому.
Я стоял - и немел, а над крышей дымок
Поднимался не так - по-другому.

Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату -
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула - и в хату.

И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул - подкосились колени.

Там сидел за столом, да на месте моем,
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем,-
Потому я и псами облаян.

Это значит, пока под огнем
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моем
И по-своему все перевесил.

Мы ходили под богом, под богом войны,
Артиллерия нас накрывала,
Но смертельная рана нашла со спины
И изменою в сердце застряла.

Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
"Извините, товарищи, что завернул
По ошибке к чужому порогу".

Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило...
Ну, а он даже ухом в ответ не повел,
Вроде так и положено было.

Зашатался некрашенный пол,
Я не хлопнул дверьми, как когда-то,-
Только окна раскрылись, когда я ушел,
И взглянули мне вслед виновато.


В.С. Высоцкий

[Repka]

Эдуард Асадов
БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ
I
Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист.
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: "Мол, вот беда
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего перелом ключицы..."

Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь -
Руки в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет,
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация
Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед,
Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья...

Где-то комната, свет, тепло...
Не надо об этом! В глазах темнеет...
Снегом, наверно, на метр замело.
Тело сонливо деревенеет...

А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
Тупо кружится голова...
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
А про себя добавляет: "Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно..."

Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки... спина немеет...

- Алло!- это, кажется, генерал.-
Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают...

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо:
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток да затяжка дыма...

Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай! Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет...
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она - как ни тяжко.
Живет еще только одна голова,
А тело - остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет...

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год тебе не верна
И вот уже год, как люблю другого!

О, как я страдала, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. -
Он молча слушал ее рассказ,
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!..-
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. -
Он слушает молча. Горит голова...
И словно бы молот стучит по темени...

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы... голоса...
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер как эхо вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться
И всем существом, устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь назад, ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом...

Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут,
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!

- Не выйдет! Неправда, не пропаду! -
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает...

II

К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал, будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет... ищет... и вот, и вот -
Темная точка средь белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег...

Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала... Все будет так, не иначе!..-
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей... ты сама же сказала мне..

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!

И вот, говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой,
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!

И целый век себе не признаемся,
Что, повстречавшись с новою, другой,
Какой-то частью все же остаемся
С ней, самой первой, чистой и смешной!

Двух равных песен в мире не бывает,
И сколько б звезд ни поманило вновь,
Но лишь одна волшебством обладает.
И, как ни хороша порой вторая,
Все ж берегите первую любовь!

[медвежонок Балу]

Забыли К.Симонова

Женщине из г. Вичуга

Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас ещё все шло,
Ещё, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал,
И смерть оборвала дыхание,
Он все ещё не получал,
По счастью, вашего послания

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатку,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки

Стоит звезда из жести там,
А рядом тополь, для приметы,
А впрочем, я забыл что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли,
Его, за смертью адресата
Между собой мы вслух прочли,
Уж вы простите нам солдатам.

Быть может, память коротка
У вас, по общему желанию
От имени всего полка
Я вам напомню содержание

Вы написала, что уж год
Как вы знакомы с новым мужем,
А старый, если и придет,
Вам будет все равно не нужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо и, кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал,
И вас не утруждал бы снова,
Вот именно, "не утруждал",
Вы побольней искали слова.

И всё! И больше ничего!
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.

"Не утруждай","муж", "аттестат"...
Да где ж вы душу потеряли,
Ведь он же был солдат, солдат,
Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,
К несчастью, в жизни все бывает

Но как могли вы, не пойму,
Стать, не страшась, причиной смерти,
Так равнодушно вдруг чуму
На фронт отправить к нам в конверте

Какой холодною рукой
Вы на письмо клеили марки,
Какой палаческий покой
Был в строчках без одной помарки

Но хорошо пусть не любим,
Пускай он больше вам не нужен,
Пускай живете вы с другим,
Бог с ним там мужем иль не мужем

Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас, защищая, утруждает.

Пусть написать вы не смогли,
Пусть горьких слов, но благородных
В своей душе их не нашли,
Так заняли бы где угодно

В отчизне нашей к счастью есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь,
Вам написали б эти строки.

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую,
От нас поклоном до земли
Поклон за душу их большую

Не вам, а женщинам другим
От нас, отторженых войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают, вы тому виною

Что их мужья на фронте тут,
Под час, в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас тайне горечь мучит,
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто нибудь ещё получит.

Своими строками пустыми
Вы попытались запятнать
Тот образ женщины, что знать
Хотим мы только как святыню.

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем, вы клеветали
На них, вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Чью душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш он убит,
Все хорошо, живите с новым,
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины
Он не напишет, не ответит
И в город, возвратясь с войны,
С другим вас под руку не встретит

Лишь за одно ещё простить
Придется вам его за то, что
Наверно с месяц приносить
Ещё вам будет письма почта

Уж ничего не сделать тут,
Письмо медлительнее пули,
Вам письма в сентябре прийдут,
А он убит ещё в июле.

О вас там каждая строка,
Вам, верно, это не приятно,
Так я от имени полка
Беру его слова обратно

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье,
Не уважающие вас
Покойного однополчане!

Кстати, женушка Симонова артистка Серова и послужила причиной написания этого стихотворения. Серова отправилась в страну вечной охоты от алкоголизма. Последствия "красивой жизни".

[Разведчик]

Памятка Жене
На кухне мотайся и весело пой,
Люби, улыбайся, будь верной женой.
Всегда будь здорова, красива, стройна,
Больная жена никому не нужна.

Всегда успевай в магазин, на базар,
Умей доставать дефицитный товар.
Ходи на концерты, газеты читай,
От мужа в развитии не отставай.

Он книгу читает, а ты подметай,
В козла он играет, а ты не мешай,
Он смотрит футбол, ты постой у плиты,
Он сядет за стол, ты его обслужи.

Он лёг отдохнуть, ты детишек займи,
Чтоб папе поспать не мешали они.
Будь ласковым, добрым и любящим другом,
Внимательной, верной и милой подругой.

С утра на работу спокойно иди,
Детей по пути в ясли, в сад заведи.
Работу свою исполняй, ты, исправно,
На то получила жена равноправие.

Сварливой не будь! Не помогут слова!
Ты всё получила: свободу, права.
Но знай, что не даром, за нужную плату
Тебе две руки подарил Бог в награду.

Ты ими умей обнимать и ласкать,
Шить, гладить, стирать и вязать.
Держи их в порядке, мажь кремом морщины,
Авось прикоснуться к ним губы мужчины.

Когда принесут мужа пьяного в стельку,
Его уложи аккуратно в постельку,
Сама у кровати на стульях поспи,
А утром бутылку ему поднеси.

А если супруг не пришёл ночевать,
Не надо в измене его обвинять.
Ведь женщин на свете побольше мужчин,
Поэтому нет для развода причин.

[Panzerbear]

ДУРАК
Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос -
Все это пустою бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд -
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) -
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак -на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).

О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут,-
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и Мне),
Видит Бог! Она сделала все, что могла!
Но дурак не приставил к виску ствола.
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и Мне.)

В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упреки, которые жгут,-
Он просто узнал, что не знает она,
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.

Р.Киплинг (пер. Симонова)

и моё любимое:

ОБРУЧЁННЫЙ

« Выбирай : или я, или твоя сигара !»

Открой, дружище, сигар коробку с кубинской артиллерией дыма!
Пусть пламя ровно горит, неробко, ибо сердцу встреча необходима.

Но с Мэгги мы ссоримся, чуть «гавану» я раскурю едва в половину,
Она называет меня болваном, а я не бросаю сигару с повинной.

Открой теперь смело ее, закурим, упреки есть вечная неустойка,
Ведь профиль Мэгги, запомни, дурень - одно мечтание, да и только,

Он так совершенен и непорочен, он будто любви моей мнится, снится,
Но время проверит сердца на прочность, избороздив морщинами лица.

Дым Larranaga - спокойствие века, a Henry Clay - это путь свободы,
Их куришь блаженно, благоговейно, но час - и бросаешь окурок в воду.

Бросаешь - и дальше живешь, вдыхая иные радости ароматы,
А Мэгги бросить - игра другая, глядишь, получится грубовато.
Представь себе Мэгги, которой полвека: на кудрях пепел, лицо поблекло,
И даже ценой прошлогоднего снега ее красоту не вернуть из пепла!

«Жена навеки» - сказано ловко! Расплата за любовные жмурки.
И бес рассмеется над нашей помолвкой, и факел любви превратит в окурок.

Окурок старый, честное слово, - вот все, чем станет былое влеченье,
И знаешь сам, что зажечь его снова -, не наслаждение, а мученье.
Открой же со свежей сигарой коробку! Там что на выбор? Табак манильский?
Умеренный вкус или жест неловкий супружеской верности василисковой?

Все дело в кольце, адвокате табачном, что убеждает не сомневаться:
Этот выбор - самый удачный, а те пятьдесят никуда не годятся.

Но только они бескорыстно дарят свой дым поцелуем в радость и в горе,
Сгорают их нежные листья карие, под вечер ласкам пламени вторя,

Они не потребуют неустойки за то, что их курят и осязают!
Все, что им нужно - гореть, и только. Они сгорают и исчезают.

И все пятьдесят мне скрасят сиесту, когда же последняя станет пеплом,
Пять раз по полсотни займут их место, покуда губы мои не ослепнут!

Ко мне возвратится их вольное племя с испанских плантаций, с Явы богатой,
Едва я решу, что в моем гареме стало печально без их ароматов.

Они не потребуют новых платьев, изысканных блюд и напитков сладких,
Ведь меньше всего мы за счастье платим - за то, что случается лишь украдкой,

За дождь, за чаек в водном просторе, за ароматы времени, места,
И пусть завидуют волны моря моим не выкуренным невестам!

А Мэгги пишет, что честью и кровью я должен поклясться - и выбрать между
Крошечной хныкающей любовью и Ник 0'Тином моей надежды...

Отлично! Но я прослужил Амуру двенадцать месяцев, между нами,
A Partagas-a табачную шкуру семь лет дубил своими губами!

И мрак моей холостяцкой берлоги всегда озарялся светом незвездным
Огня, что я возжигал с немногими - в минуты дружбы, радости, злости,

А чем осветить нам наше жилище, Мэгги? Каким канделябром засветим?
Любовным шепотом над пепелищем? Неужто его не задует ветер?

К огням блуждающим поднебесным путь по болотам нелеп и тяжек,
Если для мрака в глазах прелестных достаточно дыма пары затяжек!

Давай, поскорей раскури сигару, давай разберемся, давай ответим,
Зачем предавать товарищей старых, зачем огонь отдавать на ветер?

Ведь их миллионы на этом свете - Мэгги, ждущих себе раба,
Женитьба - это судьбы отметина, зато сигара - сама судьба.

Сигары дымят! Отнюдь не воинственно дым их вьется, ответ мой храня:
Если Мэгги желает остаться единственной, пусть останется - без меня.

Р. Киплинг

[Sophia]

Борис Пастернак

Разлука

С порога смотрит человек,
Не узнавая дома.
Ее отъезд был как побег,
Везде следы разгрома.

Повсюду в комнатах хаос.
Он меры разоренья
Не замечает из-за слез
И приступа мигрени.

В ушах с утра какой-то шум.
Он в памяти иль грезит?
И почему ему на ум
Все мысль о море лезет?

Когда сквозь иней на окне
Не видно света Божья,
Безвыходность тоски вдвойне
С пустыней моря схожа.

Она была так дорога
Ему чертой любою,
Как морю близки берега
Всей линией прибоя.

Как затопляет камыши
Волненье после шторма,
Ушли на дно его души
Ее черты и формы.

В года мытарств, во времена
Немыслимого быта
Она волной судьбы со дна
Была к нему прибита.

Среди препятствий без числа,
Опасности минуя,
Волна несла ее, несла
И пригнала вплотную.

И вот теперь ее отъезд,
Насильственный, быть может.
Разлука их обоих съест,
Тоска с костями сгложет.

И человек глядит кругом:
Она в момент ухода
Все выворотила вверх дном
Из ящиков комода.

Он бродит, и до темноты
Укладывает в ящик
Раскиданные лоскуты
И выкройки образчик.

И наколовшись об шитье
С невынутой иголкой,
Внезапно видит все ее
И плачет втихомолку.

[Morte]

Вадим Степанцов

Позднее раскаянье

В ту ночь вы мне не дали овладеть
своим уже побитым жизнью телом,
а я, успев к утру к вам охладеть,
исследовал вас взглядом озверелым.
Порхали вы по комнате моей,
залезли в стол, нашли мои творенья
и стали щебетать, как соловей,
что ничего, помимо отвращенья,
к мужчинам не испытывали вы,
все кобели, всем наплевать на душу...
Поймав в прицел шар вашей головы,
я кинул в вас надкушенную грушу.
Раздался крик. Вы рухнули на пол,
а я, ногой откинув одеяло,
с ночным горшком к вам тут же подошёл
и закричал: "А ну-ка, живо встала!"
Натрескавшись ликеров дорогих,
полночи ими в судно вы блевали;
чтоб вы подольше помнили о них,
я вылил их на вас, когда вы встали.
И недопереваренный продукт
налип на вас, сквозь блузку просочился -
мой алкоголик-кот был тут как тут:
он в вашу грудь немедленно вцепился
и блузку стал на части раздирать,
сгрызая то, что пахло алкоголем.
А вы обратно принялись орать,
как будто вас душил гомункул Голем.
Тогда брезгливо, словно червяка,
я взял двумя вас пальцами за ворот,
подвёл к двери подъезда, дал пинка -
и кубарем вы выкатились в город.
Но вот что странно: с этих самых пор
вы стали всюду следовать за мною,
в театрах и кафе ваш пылкий взор
я чувствовал то жопой, то спиною.
На выставках со мною рядом встать
вы норовили (как бы беззаботно)
и в разговор всегда пытались встрять,
когда я с кем-то обсуждал полотна.
Когда мы вместе сталкивались вдруг
на раутах, банкетах или party,
вы непременно заявляли вслух,
что вы в плену своих ко мне симпатий,
и что со мной проведенная ночь
была необычайно фантастична.
Я бил вас в рог и удалялся прочь,
аттестовав вас дурою публично.
И чем я больше бил вас, тем любовь
сильней и глубже внутрь к вам проникала.
Как я устал твердить вам вновь и вновь,
что никогда такого не бывало,
чтоб дама, раз отвергшая мой пыл,
смогла вернуть огонь моих желаний.
Не нужно запоздалых заклинаний!
Где были вы, когда я вас любил?