Хроники сумасшедшего профессора.

Все о литературе. Отечественной и зарубежной. Классики и современники.
Обсуждение, мнения, комментарии.
Собственные произведения.
Ответить
Dimona
посвященный
Сообщения: 7708
Зарегистрирован: 17.09.17 21:23
Пол: Ж

Хроники сумасшедшего профессора.

Сообщение Dimona » 23.03.19 18:14

Энциклопедисты

Во время одной из наших долгих бесед с профессором Грубовым я сказал, что считаю его последним из энциклопедически образованных ученых. Я имел в виду его сравнение с титанами древности, которые вносили вклад и в теорию электричества, и в геологию, и в филологию, но он понял меня буквально.
- Вы знаете, - заметил он, отправляя в рот очередную ложку Роллтона. - Я вовсе не был последним на нашем курсе. Розочка Кочергина - потом она была Шарфенбаум и, кажется, Кастро - училась еще хуже меня. Да и Додик Ухов не сказать, что блистал.
Я выразил свое непонимание доступным мне способом. Грубов вздохнул и нарисовал ложкой в воздухе какую-то хитрую фигуру.
- Вы не в курсе, видимо? Ну да, об этом теперь знают немногие. Дело в том, что академик Лопухов в свое время пробил у себя на кафедере в Мытищах специальный набор студентов на дисциплину "Энциклопедические знания". Студентов туда собирали по всему Союзу...
- Ого, - не выдержал я.
- Ну да, никто туда идти не хотел. Мне отвертеться не удалось, так как я выиграл малую олимпиаду по лыжам и занял второе место по математике. Таких брали подчистую, ведь там собирались готовить подлинно гармонически развитых специалистов.
Эх, как вспомнишь... с утра - химия, потом география, потом филология, физика, математика, социология, геология, биология, психология, потом тренировки - ведь мы играли в хоккей, футбол, баскетбол, занимались греблей и плаванием, тяжелой и легкой атлетикой, семи и десятиборьем, три и полиатлоном, ходили на лыжах и на ходулях. А еще - ставили спектакли, писали рассказы и повести, у нас был специальный зал для камасутрианских тренировок, а еще - нас учили готовить!
- Вот это да, - поразился я. - Это сколько ж лет вы учились?
- Первые пять у нас всего было поровну, потом начиналась специализация - когда мы что-то выбирали и посвящали этому больше времени. Потом был период инверсной специализации - когда мы тем, что выбрали не занимались совсем, чтобы увериться в верности выбора и укрепиться в нем. Потом пошли так называемые микс-курсы: биофизика, геофизика, филофизика, физиоматика, социохимия, психография и многое, многое другое. Мы писали восемнадцать дипломов!
- Вот это да, - только и мог повторить я. - А каникулы у вас были?
- Конечно! У нас были ежедневные восьмичасовые каникулы.
- Вот это да, - третий раз повторил я. - И без выходных?
- Какие выходные, о чем вы? Вы не заметили, что я и сейчас не отдыхаю?
Я заметил. Все то время, пока профессор жил у меня он не имел ни одного выходного - каждый день он что-то делал, так или иначе толкал, пинал, щипал и дергал науку, заставляя ее двигаться.
- Вот это да, - в четвертый раз уважительно повторил я. - Что называется "понедельник начинается в субботу".
Губы профессора угрожающе скривились.
- То, что вы сказали - это девиз отъявленных лентяев! У нас, знаете ли, понедельник начинался вечером понедельника! У меня уже сорок лет вся жизнь - понедельник. Только так мы можем оставаться людьми!
Он поскреб ложкой по дну тарелки, убедился, что там ничего нет и со вздохом отставил ее в сторону. Я налил ему и себе чай - по понедельникам это была моя обязанность.
- Скажите, профессор, а чем все это закончилось? Ну, то есть, там ведь должны были получиться великие ученые. И я никогда не слышал, чтобы в Мытищах был такой великий научный центр...
Профессор горько усмехнулся и насыпал в стакан еще одну ложку сахара.
- Вы знаете, что во многом знании - много печали?
- Нет, - честно ответил я.
- Логично, - вздохнул профессор. - Вы никогда не знали достаточно много, чтобы ощутить на себе этот эффект. Собственно, до создания нашей кафедры он так уж явно никогда не проявлялся.
Он поскреб пальцами островки бороды, оставшиеся после последнего бритья.
- Счастье - это всегда неожиданность, - наставительно сказал он. - Невозможно испытать счастье от наступления события, которое ты описал, обсчитал и предсказал задолго до его совершения. Счастье - всегда сюрприз. А знание всего исключает сюрпризы. Поэтому...
Он замолчал, устремив взгляд в район холодильника.
- Большинство из нас это поняло к концу двенадцатого курса. Тогда же придумали и противоядие - строжайшая самодисциплина и - либо монастырь, либо должность прапорщика в каком-нибудь батальоне связи. Примерно через двадцать лет количество знаний падает ниже уровня Ротшильда и человек становится вновь способен испытывать радость. Ну, или спивается.
- А вы?
- А я пошел в науку. Иван Прокопьев предсказал существование еще одного уровня, намного выше ротшильдовского, преодоление которого также возвращает человеку радость - без избавления от накопленных знаний. Вот с тех пор я его и ищу...
Профессор опечаленно замер. Я вздохнул и подлил ему чая.

Tags: Сумасшедший профессор

Отправлено спустя 1 минуту 44 секунды:
Страх

Когда приходя домой обнаруживаешь профессора Грубова лежащим на диване с книжкой в руке – всегда становится немного страшно, так как это скорее всего означает, что он поставил очередной опыт и сейчас ждет его результатов.( Collapse )

Я сразу бросился на кухню. Гигантский рогатый заяц тихо хрустел морковкой и, кажется, со вчерашнего дня совсем не вырос. Огромная герметичная кастрюля с борщом холодного кипячения стояла на месте, счетчик над ней отсчитывал восьмидесятые сутки. Робот Вениамин утилизировал яичницу, которую сам же и жарил – он в последнее время стал весьма усерден. Больше ничего угрожающего.
Краткая инспекция остальных комнат развеяла мои самые черные подозрения. Очевидно, что профессор не ждал окончания какого-то эксперимента, а сам, в очередной раз, был экспериментом. Так что я подошел к нему и спросил, как дела.
- В целом неплохо, – ответил он. – Вильгельмина сказала, что возбудитель действует в течение примерно восьми часов, я принял его два часа назад. Температура немного поднялась, есть рвота, но в целом нормально.
Вильгельмина Прокофьевна Ораниенбаум занималась всякой бактериальной мелочью и заведовала хранилищем особо опасных бацилл и микробов. Всю последнюю неделю профессор подбивал к ней клинья, теперь стало ясно, для чего. Но, тем не менее, не понятно, для чего именно.
- Видите ли, коллега, – сказал мне профессор. – Мне пришло в голову, что при попытках излечиться от разнообразных атакующих нас болезней мы игнорируем такую вещь, как эмоции.
Я выразил свое непонимание.
- Ну как вы не понимаете, – горячо сказал профессор. – Вы ведь, вероятно, в курсе, что тело человека представляет собой самый настоящий биологический реактор и может продуцировать практически все вещества, нужные для своего функционирования.
Я сказал, что в курсе и почти не покривил душой.
- Вот, – сказал профессор и поднял свой указательный палец. Тот немного дрожал. – То есть при необходимости наш организм может произвести в том числе и вещества, необходимые для излечения от той или иной болезни!
Я согласился, что это вполне возможно.
- Иными словами, мы заболеваем, но потом наш организм синтезирует лекарство и сам себя лечит. И мы здоровы!
- А книжка зачем? – бестактно спросил я.
- Хо… книжка. Это не книжка. Это Эсхил.
В доказательство профессор показал мне обложку. Это действительно были «Персы», в переводе Апта.
- Вы невнимательны, коллега. В самом начале я сказал о роли эмоций. А ну-ка, свяжите то, что я сказал тогда и что я сказал потом!
- Эмоции и лекарства?
- Да.
- Ну, – мне стало жарко, как на экзамене по неорганической химии, – эмоции – это эмоции, они эмоциональны и заставляют нас переживать всякие… эмоции. Да. А лекарства нас лечат.
Профессор недовольно фыркнул.
- Вещества, излечивающие от тех или иных болезней, могут продуцироваться самим нашим организмом, – наставительно сказал он. – Но как заставить наш организм их продуцировать?
- Ну, – мне снова стало жарко, – например, если в наш организм проникли болезнетворные бактерии – организм должен их распознать и уничтожить.
- Дилетантизм, – снова фыркнул профессор. – Бактерии в нашем организме есть всегда. Я думал о пути, который предложили вы и отверг его – если воспользоваться им наш организм будет производить лекарства до тех пор, пока не избавится вообще от всех бактерий. Но это же ни к чему хорошему не приведет! Нужен баланс!
Голос профессора дрожал, его щеки и лоб раскраснелись. Он вынул из подмышки градусник и одобрительно кивнул.
- Тридцать девять. Работает!
- Что работает?
- Вильгельмина дала мне возбудители паратифа. Он, в частности, характеризуется быстрым подъемом температуры.
- Но профессор, – заволновался я. – Нужно принимать меры. Вы можете заболеть!
- Я уже заболел, – сказал профессор. – И уже принимаю меры.
Он углубился в чтение. Мне стало страшно.
- Профессор, но как же?
- Неужели вы не поняли? Необходимо запускать цикл производства лекарств извне. Не тогда, когда в организме появляются бактерии, а тогда, когда они начинают свою работу по его разрушению! Понимаете?
- Так вы настроили лечение паратифа на эсхиловских персов?
- Нет… эмоции. Не забывайте про эмоции! Они ведь заставляют нас переживать и, следовательно, запускают в нашем организме целый каскад тонких гормональных превращений. Именно с их помощью проще всего закодировать команды для тех или иных продуцирующих органов на изготовление нужного количества лекарств.
- То есть вы…
- Ну да. Проще всего работать с простыми эмоциями и я выбрал страх. Перенастройка приемника потребовала некоторого времени, но теперь если мне страшно – мой организм начинает вырабатывать фторхинолоны, которые в свою очередь начинают борьбу с возбудителями болезни. Я читаю трагедию – одну из вершин этого жанра. Испытываю страх, он запускает каскад… Оу, извините…
Профессор развернул плотный пакетик и склонился над ним.
- А температура-то уже почти сорок, – бодро сказал он, оторвавшись от пакетика. – Так, о чем бишь я… ага, так вот, начинается производство и болезнь отступает. Понимаете? Ой…
На этот раз потребовалось ведро, после чего профессор углубился в Эсхила. Я с тревогой наблюдал за ним.
Через двадцать минут и еще два ведра я понял, что в схеме профессора что-то не работает. Он упорно читал Эсхила, однако температура явно не уменьшалась.
- Коллега, – тихим голосом сказал вдруг Грубов. – Я совершил ошибку.
- Какую, профессор? – в страхе спросил я.
- Эсхил совсем не страшный. Тоже мне, трагик. Нужно срочно… срочно найти что-нибудь на замену. Иначе… иначе мне конец…
Я в ужасе забегал по комнате. К сожалению, ничего страшнее «Сказке о рыбаке и рыбке» мне отыскать не удалось. Сунув ее в слабеющие руки профессора я опрометью бросился в районную библиотеку.
Прошло не более получаса, когда я, вооруженный стопкой книг ворвался обратно в комнату. Температура тела профессора достигала сорока одного градуса, он лежал без движения, но пребывал в полном сознании. Я схватил верхнюю книгу – это был Стивен Кинг – и немедленно начал читать вслух.
Через десять минут, весь в липком поту от ужаса, я оторвался от рассказа и взглянул на пациента. Температура поднялась еще на полградуса, черты лица профессора заострились. Я схватил вторую книгу. Это был Дин Кунц. За ним последовали Роберт Маккаммон, Андрей Дашков, Говард Лавкрафт, Ричард Мэтесон и прочие. Ужас то охватывал меня ледяными обручами, то окунал в пылающие бездны, то скручивал, то раскручивал, то бил, то колотил – но температура профессора все повышалась и повышалась, он уже начал закатывать глаза.
В отчаянии я схватил последнюю книгу. Это оказалась неведомая мне Псифильда Галимтон с трилогией «Наложница вампира», «Подружка зомби» и «Прислуга вурдалака». По мне, так по сравнению с предыдущими корифеями было слабовато, однако стоило мне начать читать, как профессор выкатил глаза обратно. Когда я закончил несколько первых глав, его состояние явно улучшилось – температура опустилась до тридцати девяти, черты лица оплыли и округлились, а когда я добрался до финала, на мою руку легла его рука – прохладная и живая.
- Спасибо мой друг, – своим обычным голосом сказал профессор. – Вы поистине спасли меня. Дальше я сам.
Он взял второй том и углубился в него, а я, внутренне ликуя, немного прибрался в комнате и отправился спать.
На следующее утро я встал бодрым и хорошо отдохнувшим. В окна с силой било яркое солнце. О вчерашнем напоминал лишь томик Хмелевской, лежащий на краю стола. Профессор что-то паял, изредка отвлекаясь на то, чтобы полистать его, и через пару минут откладывал, хихикая.
- Избыточное производство антибиотика приходится заглушать таким вот образом, – серьезно пояснил он мне. – Ничего, скоро все придет в норму. Да и книжка хорошая.
- Профессор, но почему вам помогла лишь последняя книга?
Грубов понял палец.
- Ужас должен быть подлинным! Организм-то не обманешь…

Tags: Сумасшедший профессор

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 7 гостей