Путь альфонса - вполне обычный путь целеустремленного молодого человека на Западе
Уж кто кто - а старик Моэм в нравах западный людей разбирался
Острие Бритвы - Соммерсет Моэм
- Ларри когда уезжает? - спросил я.
- Не знаю. Кажется, это еще не решено.
Эллиот достал из кармана длинный плоский портсигар, платиновый с золотом, и извлек из него египетскую папиросу. Всякие "Фатимы", "Честерфилды", "Кэмел" и "Лаки страйк" - это было не для него. Он посмотрел на меня и многозначительно улыбнулся.
- Конечно, Луизе я бы этого не стал говорить, но вам признаюсь: втайне я питаю к этому юноше симпатию. Я понимаю, во время войны он мельком увидел Париж, и не мне его осуждать, если он ощутил прелесть этого города, единственного города в мире для цивилизованного человека. Он молод, и ему, видно, хочется все испытать, прежде чем связать себя браком. Это очень естественно, так и должно быть. Я о нем позабочусь. Познакомлю его с кем нужно: манеры у него хорошие, несколько беглых указаний с моей стороны - и можно будет ввести его в любую гостиную. Я могу показать ему такую сторону парижской жизни, которую видят лишь очень немногие американцы. Поверьте мне, милейший, рядовому американцу куда легче попасть в царствие небесное, чем в особняк на Сен-Жерменском бульваре. Ему двадцать лет, он не лишен обаяния, и я, вероятно, мог бы устроить ему связь с женщиной постарше его. Это придало бы ему лоск. Я всегда считал, что для молодого человека лучшее воспитание - это стать любовником женщины известного возраста и, разумеется, известного круга, femme du monde {Светской женщины (франц.).}, вы меня понимаете. Это сразу упрочило бы его положение в Париже.
- А миссис Брэдли вы это говорили? - улыбнулся я.
Эллиот поперхнулся смешком.
- Дорогой мой, если я чем-нибудь горжусь, так это своим тактом. Нет, ей я этого не говорил. Она, бедняжка, и не поняла бы меня. А мне в Луизе одно непонятно: как она, полжизни вращаясь в дипломатических кругах чуть ли не во всех столицах мира, умудрилась сохранить такой безнадежно американский образ