"Ночь"
Наши тела чуть ближе,
Наших минут чуть больше,
Руки спускаются ниже
Пальцы касаются кожи.
Плавно играют тени
в комнате сыро и душно
Передо мной на колени
ночь опустилась послушно
Часики тикают спешно
между губами губы
Шевелятся нежно, нежно
А после упрямо и грубо
Вслух или молча - неважно
Глубже в обители храма,
Я несомненно отважна
если конечно ты рядом.
(с)Крылова Виктория
Поэзия
"Эпилог"
В размытой синеве неярко и нещедро
Сияет солнца свет; похожи на костры
Кусты осенних роз в тугих объятьях ветра,
И воздух чист и свеж, как поцелуй сестры.
Покинув свой престол в нетронутом эфире,
Природа, в доброте и щедрости своей,
Склонилась над людьми, мятежнейшими в мире,
Изменчивейшими из её детей,
Чтобы каймой плаща - куском самой вселенной -
Пот отереть со лбов, угрюмых, как свинец,
Чтобы вселить покой души своей нетленной
В разброд и суету забывчивых сердец.
Сегодня наконец мы на земле - как дома.
От зла и от обид освобождает нас
Все, что узнали мы в просторах окоема.
Уймемся. Помолчим. Настал раздумья час.
Поль Верлен.
В размытой синеве неярко и нещедро
Сияет солнца свет; похожи на костры
Кусты осенних роз в тугих объятьях ветра,
И воздух чист и свеж, как поцелуй сестры.
Покинув свой престол в нетронутом эфире,
Природа, в доброте и щедрости своей,
Склонилась над людьми, мятежнейшими в мире,
Изменчивейшими из её детей,
Чтобы каймой плаща - куском самой вселенной -
Пот отереть со лбов, угрюмых, как свинец,
Чтобы вселить покой души своей нетленной
В разброд и суету забывчивых сердец.
Сегодня наконец мы на земле - как дома.
От зла и от обид освобождает нас
Все, что узнали мы в просторах окоема.
Уймемся. Помолчим. Настал раздумья час.
Поль Верлен.
-
Альберта
А я обожаю Асадова. Вот, например.
ЛЮБОВЬ, ИЗМЕНА И КОЛДУН
В горах, на скале, о беспутствах мечтая,
Сидела Измена худая и злая.
А рядом под вишней сидела Любовь,
Рассветное золото в косы вплетая.
С утра, собирая плоды и коренья,
Они отдыхали у горных озер
И вечно вели нескончаемый спор -
С улыбкой одна, а другая с презреньем.
Одна говорила: - На свете нужны
Верность, порядочность и чистота.
Мы светлыми, добрыми быть должны:
В этом и - красота!
Другая кричала: - Пустые мечты!
Да кто тебе скажет за это спасибо?
Тут, право, от смеха порвут животы
Даже безмозглые рыбы!
Жить надо умело, хитро и с умом.
Где - быть беззащитной, где - лезть напролом,
А радость увидела - рви, не зевай!
Бери! Разберемся потом!
- А я не согласна бессовестно жить!
Попробуй быть честной и честно любить!
- Быть честной? Зеленая дичь! Чепуха!
Да есть ли что выше, чем радость греха?!
Однажды такой они подняли крик,
Что в гневе проснулся косматый старик,
Великий колдун, раздражительный дед,
Проспавший в пещере три тысячи лет.
И рявкнул старик: - Это что за война?!
Я вам покажу, как будить Колдуна!
Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,
Я сплавлю вас вместе на вес времена!
Схватил он Любовь колдовскою рукой,
Схватил он Измену рукою другой
И бросил в кувшин их, зеленый, как море,
А следом туда же - и радость, и горе,
И верность, и злость, доброту, и дурман,
И чистую правду, и подлый обман.
Едва он поставил кувшин на костер,
Дым взвился над лесом, как черный шатер,-
Все выше и выше, до горных вершин,
Старик с любопытством глядит на кувшин:
Когда переплавится все, перемучится,
Какая же там чертовщина получится?
Кувшин остывает. Опыт готов,
По дну пробежала трещина,
Затем он распался на сотню кусков,
И... появилась женщина...
ЛЮБОВЬ, ИЗМЕНА И КОЛДУН
В горах, на скале, о беспутствах мечтая,
Сидела Измена худая и злая.
А рядом под вишней сидела Любовь,
Рассветное золото в косы вплетая.
С утра, собирая плоды и коренья,
Они отдыхали у горных озер
И вечно вели нескончаемый спор -
С улыбкой одна, а другая с презреньем.
Одна говорила: - На свете нужны
Верность, порядочность и чистота.
Мы светлыми, добрыми быть должны:
В этом и - красота!
Другая кричала: - Пустые мечты!
Да кто тебе скажет за это спасибо?
Тут, право, от смеха порвут животы
Даже безмозглые рыбы!
Жить надо умело, хитро и с умом.
Где - быть беззащитной, где - лезть напролом,
А радость увидела - рви, не зевай!
Бери! Разберемся потом!
- А я не согласна бессовестно жить!
Попробуй быть честной и честно любить!
- Быть честной? Зеленая дичь! Чепуха!
Да есть ли что выше, чем радость греха?!
Однажды такой они подняли крик,
Что в гневе проснулся косматый старик,
Великий колдун, раздражительный дед,
Проспавший в пещере три тысячи лет.
И рявкнул старик: - Это что за война?!
Я вам покажу, как будить Колдуна!
Так вот, чтобы кончить все ваши раздоры,
Я сплавлю вас вместе на вес времена!
Схватил он Любовь колдовскою рукой,
Схватил он Измену рукою другой
И бросил в кувшин их, зеленый, как море,
А следом туда же - и радость, и горе,
И верность, и злость, доброту, и дурман,
И чистую правду, и подлый обман.
Едва он поставил кувшин на костер,
Дым взвился над лесом, как черный шатер,-
Все выше и выше, до горных вершин,
Старик с любопытством глядит на кувшин:
Когда переплавится все, перемучится,
Какая же там чертовщина получится?
Кувшин остывает. Опыт готов,
По дну пробежала трещина,
Затем он распался на сотню кусков,
И... появилась женщина...
а я вот обожаю Иннокентия Анненского.
Среди миров
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Смычок и струны
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Каксаться скрипки столько лет
И не узнать при свете стуны!
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно, ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно..."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И быбло мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
просто нет слов, да они были бы лишни
Среди миров
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Смычок и струны
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Каксаться скрипки столько лет
И не узнать при свете стуны!
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно, ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно..."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И быбло мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
просто нет слов, да они были бы лишни
* * *
Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.
Как бы ни был нечуток и груб
Человек, за которым следят, —
Он почувствует пристальный взгляд
Хоть в углах еле дрогнувших губ.
А другой — точно сразу поймет:
Вздрогнут плечи, рука у него;
Обернется — и нет ничего;
Между тем — беспокойство растет.
Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят.
Не корысть, не влюбленность, не месть;
Так — игра, как игра у детей:
И в собрании каждом людей
Эти тайные сыщики есть.
Ты и сам иногда не поймешь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придешь,
А уйдешь от людей — не собой.
Есть дурной и хороший есть глаз,
Только лучше б ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил...
О, тоска! Через тысячу лет
Мы не сможем измерить души:
Мы услышим полет всех планет,
Громовые раскаты в тиши...
А пока — в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других...
18 декабря 1913
Александр Блок
Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.
Как бы ни был нечуток и груб
Человек, за которым следят, —
Он почувствует пристальный взгляд
Хоть в углах еле дрогнувших губ.
А другой — точно сразу поймет:
Вздрогнут плечи, рука у него;
Обернется — и нет ничего;
Между тем — беспокойство растет.
Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят.
Не корысть, не влюбленность, не месть;
Так — игра, как игра у детей:
И в собрании каждом людей
Эти тайные сыщики есть.
Ты и сам иногда не поймешь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придешь,
А уйдешь от людей — не собой.
Есть дурной и хороший есть глаз,
Только лучше б ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил...
О, тоска! Через тысячу лет
Мы не сможем измерить души:
Мы услышим полет всех планет,
Громовые раскаты в тиши...
А пока — в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других...
18 декабря 1913
Александр Блок
Когда ты выгибаешь спину,
Нагая, на краю постели,
Я чувствую такую силу,
Такой азарт и трепет в теле.
Когда ты поднимаешь ноги
С бесстыдной смелостью любовниц,
Меня благословляют боги
Обряд прекраснейший исполнить.
Когда ты надо мной, как птица,
Летишь, роняя капли страсти,
Так сладко – вдруг остановиться _
Внутри твоей горячей власти.
Войти в распахнутую нежность,
Сливаясь грудью и губами
И погрузиться в неизбежность,
Того, что происходит с нами!
Нагая, на краю постели,
Я чувствую такую силу,
Такой азарт и трепет в теле.
Когда ты поднимаешь ноги
С бесстыдной смелостью любовниц,
Меня благословляют боги
Обряд прекраснейший исполнить.
Когда ты надо мной, как птица,
Летишь, роняя капли страсти,
Так сладко – вдруг остановиться _
Внутри твоей горячей власти.
Войти в распахнутую нежность,
Сливаясь грудью и губами
И погрузиться в неизбежность,
Того, что происходит с нами!
Прости меня, лето
Прости меня, лето,
за то, что не стало последним,
за то, что в глаза мне
боялся смотреть собеседник,
что в нужный момент
не держала в руках пистолета,
прости меня, лето,
мое сумасшедшее лето.
Прости меня, осень,
за то, что казалась мишенью,
что нам не в новинку
с тобой выяснять отношенья,
за то, что друг друга
давно мы с тобой не выносим,
прости меня, осень,
моя неизбежная осень.
Прости меня, время,
за то, что не слышу будильник,
что годы транжирю,
что яблок не ем молодильных,
за то, что давно
и настырно прощаюсь со всеми,
прости меня, время,
мое уходящее время.
(с) Юлия Вольт
Прости меня, лето,
за то, что не стало последним,
за то, что в глаза мне
боялся смотреть собеседник,
что в нужный момент
не держала в руках пистолета,
прости меня, лето,
мое сумасшедшее лето.
Прости меня, осень,
за то, что казалась мишенью,
что нам не в новинку
с тобой выяснять отношенья,
за то, что друг друга
давно мы с тобой не выносим,
прости меня, осень,
моя неизбежная осень.
Прости меня, время,
за то, что не слышу будильник,
что годы транжирю,
что яблок не ем молодильных,
за то, что давно
и настырно прощаюсь со всеми,
прости меня, время,
мое уходящее время.
(с) Юлия Вольт
Константин Бельмонт
Я не знаю мудрости.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову.
Я не знаю мудрости.
Я не знаю мудрости, годной для других,
Только мимолетности я влагаю в стих.
В каждой мимолетности вижу я миры,
Полные изменчивой радужной игры.
Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей... Вас я не зову.
Моё одиночество полно безнадёжности.
Не может быть выхода душе из него,
Томлюсь ожиданием несбыточной нежности,
Люблю подсознательно-не знаю кого.
Зову несмолкаемо далёкую-близкую,
Быть может -телесную, быть может-мечту.
И в непогодь тёмную по лесу я рыскаю,
Свою невозможную ловя на лету.
Но что ж безнадёжно в моём одиночестве?
Зачем промелькнувшая осталась чужой??
Есть правда печальная в старинном пророчестве:
" По душам тоскующий захлестнут душой"
И.Северянин " Утомленный душой" 1921 г.
Не может быть выхода душе из него,
Томлюсь ожиданием несбыточной нежности,
Люблю подсознательно-не знаю кого.
Зову несмолкаемо далёкую-близкую,
Быть может -телесную, быть может-мечту.
И в непогодь тёмную по лесу я рыскаю,
Свою невозможную ловя на лету.
Но что ж безнадёжно в моём одиночестве?
Зачем промелькнувшая осталась чужой??
Есть правда печальная в старинном пророчестве:
" По душам тоскующий захлестнут душой"
И.Северянин " Утомленный душой" 1921 г.
-
Тетушка Чарлея
- Хиропрактик форума
- Сообщения: 3889
- Зарегистрирован: 15.02.06 13:17
- Откуда: Из Бразилии, где в лесах много диких обезьян
Люблю мужскую доброту.
Люблю,когда встречаюсь с нею,
Уверенность мужскую ту,что он ,мужик,во всём умнее.
Мужчина,статус свой храня,от этой доли не уставший,
Недооценивай меня,прощай как младшим умный старший.
Будь снисходительным,как Бог,
И,даже истиной пожертвуй:
Считай,что ты мне всем помог,
Что,как ребячий ум мой женский.
О,женский ум!Уродство! Горб!
А ты как будто не заметил.
И был величественно добр
И этой добротою светел.
И просто силой естества напомнил,что умна иль бездарь
Я- женщина,и тем права,
Как говорил поэт известный...
© Римма Казакова
Люблю,когда встречаюсь с нею,
Уверенность мужскую ту,что он ,мужик,во всём умнее.
Мужчина,статус свой храня,от этой доли не уставший,
Недооценивай меня,прощай как младшим умный старший.
Будь снисходительным,как Бог,
И,даже истиной пожертвуй:
Считай,что ты мне всем помог,
Что,как ребячий ум мой женский.
О,женский ум!Уродство! Горб!
А ты как будто не заметил.
И был величественно добр
И этой добротою светел.
И просто силой естества напомнил,что умна иль бездарь
Я- женщина,и тем права,
Как говорил поэт известный...
© Римма Казакова
НЕ ПРИВЫКАЙТЕ НИКОГДА К ЛЮБВИ
Эдуард Асадов
Не привыкайте никогда к любви!
Не соглашайтесь, как бы ни устали,
Чтоб замолчали ваши соловьи
И чтоб цветы прекрасные увяли.
И, главное, не верьте никогда,
Что будто всё проходит и уходит.
Да, звёзды меркнут, но одна звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!
Не привыкайте никогда к любви,
Разменивая счастье на привычки,
Словно костёр на крохотные спички,
Не мелочись, а яростно живи!
Не привыкайте никогда к губам,
Что будто бы вам издавна знакомы,
Как не привыкнешь к солнцу и ветрам
Иль ливню средь грохочущего грома!
Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь
Встречать, терять и снова возвращаться,
Но если вдруг вам выпала любовь,
Привыкнуть к ней - как обесцветить кровь
Иль до копейки разом проиграться!
Не привыкайте к счастью никогда!
Напротив, светлым озарясь гореньем,
Смотрите на любовь свою всегда
С живым и постоянным удивленьем.
Алмаз не подчиняется годам
И никогда не обратится в малость.
Дивитесь же всегда тому, что вам
Заслужено иль нет - судить не нам,
Но счастье в мире всё-таки досталось!
И, чтоб любви не таяла звезда,
Исполнитесь возвышенным искусством:
Не позволяйте выдыхаться чувствам,
Не привыкайте к счастью никогда.
Эдуард Асадов
Не привыкайте никогда к любви!
Не соглашайтесь, как бы ни устали,
Чтоб замолчали ваши соловьи
И чтоб цветы прекрасные увяли.
И, главное, не верьте никогда,
Что будто всё проходит и уходит.
Да, звёзды меркнут, но одна звезда
По имени Любовь всегда-всегда
Обязана гореть на небосводе!
Не привыкайте никогда к любви,
Разменивая счастье на привычки,
Словно костёр на крохотные спички,
Не мелочись, а яростно живи!
Не привыкайте никогда к губам,
Что будто бы вам издавна знакомы,
Как не привыкнешь к солнцу и ветрам
Иль ливню средь грохочущего грома!
Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь
Встречать, терять и снова возвращаться,
Но если вдруг вам выпала любовь,
Привыкнуть к ней - как обесцветить кровь
Иль до копейки разом проиграться!
Не привыкайте к счастью никогда!
Напротив, светлым озарясь гореньем,
Смотрите на любовь свою всегда
С живым и постоянным удивленьем.
Алмаз не подчиняется годам
И никогда не обратится в малость.
Дивитесь же всегда тому, что вам
Заслужено иль нет - судить не нам,
Но счастье в мире всё-таки досталось!
И, чтоб любви не таяла звезда,
Исполнитесь возвышенным искусством:
Не позволяйте выдыхаться чувствам,
Не привыкайте к счастью никогда.
Федор Тючьев.
******
* * *
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?
И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
******
* * *
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Давно ль, гордясь своей победой,
Ты говорил: она моя...
Год не прошел - спроси и сведай,
Что уцелело от нея?
Куда ланит девались розы,
Улыбка уст и блеск очей?
Все опалили, выжгли слезы
Горючей влагою своей.
Ты помнишь ли, при вашей встрече,
При первой встрече роковой,
Ее волшебный взор, и речи,
И смех младенчески живой?
И что ж теперь? И где все это?
И долговечен ли был сон?
Увы, как северное лето,
Был мимолетным гостем он!
Судьбы ужасным приговором
Твоя любовь для ней была,
И незаслуженным позором
На жизнь ее она легла!
Жизнь отреченья, жизнь страданья!
В ее душевной глубине
Ей оставались вспоминанья...
Но изменили и оне.
И на земле ей дико стало,
Очарование ушло...
Толпа, нахлынув, в грязь втоптала
То, что в душе ее цвело.
И что ж от долгого мученья
Как пепл, сберечь ей удалось?
Боль, злую боль ожесточенья,
Боль без отрады и без слез!
О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!
Владимир Маяковский
ЛИЛИЧКА!
Вместо письма
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
ЛИЛИЧКА!
Вместо письма
Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?
Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
Анистратова
Два человека связаны нитью -
Той, что еще чуть-чуть - и порвется...
Вы мне, конечно, не позвоните -
Как же немного нам остается!..
Глупо искать медяки в карманах,
В жадную щель ускользает вечность...
Как я ждала разговора с вами,
А расплатиться, выходит, нечем...
Два человека связаны нитью...
Вы - на другой стороне Вселенной!
Не уходите ж, повремените,
Мой драгоценный, секундный пленник!
Как я боюсь потерять ваш голос,
Как все непрочно и как случайно -
Пусть я не ближе к вам ни на волос -
Лишь бы вы что-то мне отвечали...
Если б вы знали мои печали,
Если б вы только читали мысли,
Как я безумно по вас скучаю!..
Ниточка кончилась.
Время вышло...
Два человека с одной планеты...
Нить фонарей над пустынным пляжем,
Резкий и солоноватый ветер
Треплет нещадно флажок бумажный...
Если представить, что вы в Париже,
Можно б доплыть к вам ночным Ла-Маншем...
Мы ни на волос не стали ближе.
Мы ни на волос не стали дальше...
Два человека связаны нитью -
Той, что еще чуть-чуть - и порвется...
Вы мне, конечно, не позвоните -
Как же немного нам остается!..
Глупо искать медяки в карманах,
В жадную щель ускользает вечность...
Как я ждала разговора с вами,
А расплатиться, выходит, нечем...
Два человека связаны нитью...
Вы - на другой стороне Вселенной!
Не уходите ж, повремените,
Мой драгоценный, секундный пленник!
Как я боюсь потерять ваш голос,
Как все непрочно и как случайно -
Пусть я не ближе к вам ни на волос -
Лишь бы вы что-то мне отвечали...
Если б вы знали мои печали,
Если б вы только читали мысли,
Как я безумно по вас скучаю!..
Ниточка кончилась.
Время вышло...
Два человека с одной планеты...
Нить фонарей над пустынным пляжем,
Резкий и солоноватый ветер
Треплет нещадно флажок бумажный...
Если представить, что вы в Париже,
Можно б доплыть к вам ночным Ла-Маншем...
Мы ни на волос не стали ближе.
Мы ни на волос не стали дальше...
Как раз для Антибабского сайта...
Смерть, Жизнь, Любовь…(легенды пустынь)
Они брели… уж две недели…
Песок… барханы… и… жара.
Два следа - дважды… ветры пели…
Сегодня… и… позавчера…
Ни капли влаги… И?!... ни крошки…
Но, только ночь, Он находил:
«Любимая, поешь немножко…»
И в хладе, и в жаре… любил.
Лучи-убийцы… путь… пустыня…
Над Ней - зонтом, ведь в Нём – Любовь.
А в сердце – Свет, Желанной Имя…
Но всё густела Его кровь….
Она – цвела, хоть было тяжко,
Он нёс Её… когда ступни
Уж не терпели… Небо – чашкой
Вдруг опрокинулось…
П…
р…
и
ш…
л…
и?!.
Разрезана… на два пустыня,
Река, как нож… журчит струя…
Здесь - смерть, там – жизнь…что между ними? -
Четыре всадника… Коня
Один из них гарцУя, поднял…
- Вода? – на женщину… - Обмен.
Потом – друзьям… -
уже её за руку взял…
- Желанен ей наш будет плен.
- Нет!
- Нет?!,.Смешно и глупо… -
Тут женщина… (гибка змея…) -
Его же меч… И в крик исступно:
«Он надоел!.. Любовь… - хе@ня!..»
Увы… нарушился сценарий:
Ему, направив в грудь клинок, -
Запуталась в ремнях сандалий…
И промахнулась на вершок.
*…
На берегу – костёр и ужин,
Мужчин серьёзный разговор…
Был каждый раньше чьим-то мужем,
И понимает женский вздор…
**(!?!.)
Любовь без меры – утомляет,
Да, даже душит та любовь…
Но, тот, кто любит - мер не знает!
Так есть и будет… вновь и вновь.
В. Егоров.
Смерть, Жизнь, Любовь…(легенды пустынь)
Они брели… уж две недели…
Песок… барханы… и… жара.
Два следа - дважды… ветры пели…
Сегодня… и… позавчера…
Ни капли влаги… И?!... ни крошки…
Но, только ночь, Он находил:
«Любимая, поешь немножко…»
И в хладе, и в жаре… любил.
Лучи-убийцы… путь… пустыня…
Над Ней - зонтом, ведь в Нём – Любовь.
А в сердце – Свет, Желанной Имя…
Но всё густела Его кровь….
Она – цвела, хоть было тяжко,
Он нёс Её… когда ступни
Уж не терпели… Небо – чашкой
Вдруг опрокинулось…
П…
р…
и
ш…
л…
и?!.
Разрезана… на два пустыня,
Река, как нож… журчит струя…
Здесь - смерть, там – жизнь…что между ними? -
Четыре всадника… Коня
Один из них гарцУя, поднял…
- Вода? – на женщину… - Обмен.
Потом – друзьям… -
уже её за руку взял…
- Желанен ей наш будет плен.
- Нет!
- Нет?!,.Смешно и глупо… -
Тут женщина… (гибка змея…) -
Его же меч… И в крик исступно:
«Он надоел!.. Любовь… - хе@ня!..»
Увы… нарушился сценарий:
Ему, направив в грудь клинок, -
Запуталась в ремнях сандалий…
И промахнулась на вершок.
*…
На берегу – костёр и ужин,
Мужчин серьёзный разговор…
Был каждый раньше чьим-то мужем,
И понимает женский вздор…
**(!?!.)
Любовь без меры – утомляет,
Да, даже душит та любовь…
Но, тот, кто любит - мер не знает!
Так есть и будет… вновь и вновь.
В. Егоров.
-
Panzerbear
- модератор
- Сообщения: 24316
- Зарегистрирован: 03.08.05 12:13
- Откуда: Москвабад
- Пол: М
ПАДАЛЬ
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты - навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.
(с) Ш. Бодлер
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.
И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.
То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.
Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.
Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты - навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.
(с) Ш. Бодлер
Ганс Зиверс. «В советском подвале»
(В темпе вальса)
В советском подвале, в советском подвале - по лестнице сразу вниз
Танцует усталый, совсем уже старый, совсем уже старый магистр
Он кружится в вальсе, он кружится в вальсе, он кружится в вальсе черный, как кот
В руках его вальтер, в руках его вальтер, в руках его Вальтер Скотт
Он много читает, он много читает, он много читает и много поет
И птичьи стаи устало листают в глазах его старых восход
Все тише и глуше, все тише и глуше шаги уходящих людей
Он свечи не тушит, он радостно душит усталые души детей
В теченьи недели, в теченьи недели он ловит большую форель,
А вечером в девять, небесные девы с ним радостно делят постель
В застегнутом фраке, в застегнутом фраке торжественно пьет он кефир,
И лают собаки, и пятятся раки во мраке советских квартир
Убогий калека, дворовый коллега его называет на ТЫ
И дядя из ЖЭКа, из медного века дарит при встрече цветы
В советском подвале, в советском подвале - по лестнице сразу вниз
Умер усталый, совсем уже старый, совсем уже старый магистр
Он кружится в вальсе, он кружится в вальсе, он кружится в вальсе черный как кот
В гробу его вальтер, в гробу его вальтер, в гробу его Вальтер Скотт
Как видно не ново, как видно не ново на этой земле ничего
Мы слышим из гроба последнее слово, прощальное слово его
"Давайте поплачем, давайте поплачем над странностью этого дня
Давайте поедем за город на дачу и там похороним меня
Давайте, давайте, давайте, давайте, давайте пойдем в кино..."
Он кружится в вальсе, он кружится в вальсе и смотрит печально в окно
И смотрит тревожно в окно.
(В темпе вальса)
В советском подвале, в советском подвале - по лестнице сразу вниз
Танцует усталый, совсем уже старый, совсем уже старый магистр
Он кружится в вальсе, он кружится в вальсе, он кружится в вальсе черный, как кот
В руках его вальтер, в руках его вальтер, в руках его Вальтер Скотт
Он много читает, он много читает, он много читает и много поет
И птичьи стаи устало листают в глазах его старых восход
Все тише и глуше, все тише и глуше шаги уходящих людей
Он свечи не тушит, он радостно душит усталые души детей
В теченьи недели, в теченьи недели он ловит большую форель,
А вечером в девять, небесные девы с ним радостно делят постель
В застегнутом фраке, в застегнутом фраке торжественно пьет он кефир,
И лают собаки, и пятятся раки во мраке советских квартир
Убогий калека, дворовый коллега его называет на ТЫ
И дядя из ЖЭКа, из медного века дарит при встрече цветы
В советском подвале, в советском подвале - по лестнице сразу вниз
Умер усталый, совсем уже старый, совсем уже старый магистр
Он кружится в вальсе, он кружится в вальсе, он кружится в вальсе черный как кот
В гробу его вальтер, в гробу его вальтер, в гробу его Вальтер Скотт
Как видно не ново, как видно не ново на этой земле ничего
Мы слышим из гроба последнее слово, прощальное слово его
"Давайте поплачем, давайте поплачем над странностью этого дня
Давайте поедем за город на дачу и там похороним меня
Давайте, давайте, давайте, давайте, давайте пойдем в кино..."
Он кружится в вальсе, он кружится в вальсе и смотрит печально в окно
И смотрит тревожно в окно.
-
Одинокий Волк
- аксакал
- Сообщения: 5525
- Зарегистрирован: 16.08.07 18:57
- Откуда: из неё
М.Пушкина
Ночь унесла тяжелые тучи
Но дни горьким сумраком полны
Мы расстаемся - так будет лучше
Вдвоем нам не выбраться из тьмы...
Я любил и ненавидел
Но теперь душа пуста
Все исчезло, не оставив и следа
И не знает боли в груди осколок льда...
Я помню все, о чем мы мечтали
Но жизнь не для тех, кто любит сны
Мы слишком долго выход искали
Но шли бесконечно вдоль стены...
Пусть каждый сам находит дорогу -
Мой путь будет в сотню раз длинней
Но не виню ни черта, ни Бога
За все платить придется мне!
Я любил и ненавидел
Но теперь душа пуста
Все исчезло, не оставив и следа
И не знает боли в груди осколок льда...
Ночь унесла тяжелые тучи
Но дни горьким сумраком полны
Мы расстаемся - так будет лучше
Вдвоем нам не выбраться из тьмы...
Я любил и ненавидел
Но теперь душа пуста
Все исчезло, не оставив и следа
И не знает боли в груди осколок льда...
Я помню все, о чем мы мечтали
Но жизнь не для тех, кто любит сны
Мы слишком долго выход искали
Но шли бесконечно вдоль стены...
Пусть каждый сам находит дорогу -
Мой путь будет в сотню раз длинней
Но не виню ни черта, ни Бога
За все платить придется мне!
Я любил и ненавидел
Но теперь душа пуста
Все исчезло, не оставив и следа
И не знает боли в груди осколок льда...
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 15 гостей